Владимир Пищулин - Зарницы над полигоном

— Это еще не основание. Он может ехать дублером, запасным, да кем угодно, но я лично не хочу брать его под свою ответственность.

— Не понимаю! Он несет боевое дежурство, на последней проверке показал неплохие теоретические знания. Есть, конечно, у него и недостатки. Мало, например, опыта. А где же он наберется его, как не на полигоне, — спокойно высказал свое мнение капитан Маркелов.

Александр Кириллович тоже не понимал предубежденности инженера, его ничем не обоснованное требование. В чем-то он, может, и прав. Задача перед дивизионом сложная и ответственная, к тому же он первым в этом году будет начинать стрельбы, и всем, от солдата до командира части, хочется получить только пятерку. Она будет и флагом для других, и ориентиром в соревновании. И тут, конечно, надо положиться на каждого, как на самого себя. Но Анисин… Анисин и теряется, и суетится. Нет в нем еще хватки опытного техника. Да, но настоящие ракетчики не появляются сами по себе. Их надо растить годами. Лучше, когда сразу человек попадает в сложную обстановку. И Анисин тоже должен когда-то вступить в свой первый бой. Однако капитан Фролов не отступал от своего. Он говорил, обращаясь к подполковнику:

— Не место там и не сейчас проводить эксперименты. Пойдут реальные цели, ни я, ни вы не можем ручаться за таких, как Анисин. Что может произойти с ним, я не знаю. Возможно, и ничего, возможно, он будет героем, но я не хочу и не намерен рисковать. И вам, товарищ подполковник, известно: в случае провала не он, а мы с вами будем отвечать. Вы да я. А я, знаете, уже однажды поплатился из-за такого, как Анисин.

— Верно, Николай Яковлевич, поплатились. И должны были сделать выводы. Но, видно, так и ничего не поняли, — сказал Александр Кириллович. — Боевую задачу мы должны решать всем составом. Как в бою. В атаку идут все, и никто не остается в окопах.

— К чему, Александр Кириллович, сравнивать то и наше время. И техника, и оружие — все, все было иное. Не надо старые истины под новые условия подгонять…

— Без прошлого нет и настоящего. А потом, капитан Фролов, вы говорите не то и не о том, о чем думаете, чего хотите. А хотите вы, чтобы не было у вас неприятностей. Да, я знаю, вы получили строгое взыскание за ошибку подчиненного. Молодой офицер растерялся, его сняли со стрельб, а вас наказали. Ну и что? Разве это закономерность? Нет, конечно. Вы, Фролов, боитесь риска. Так без риска в бою тоже не бывает…

Капитан Фролов понял, что все его доводы были отвергнуты командиром, но отступать он все же не хотел. И потому пошел на крайность, выдавил из себя то, что должно было отрезвить подполковника:

— Вам-то, Александр Кириллович, терять больше нечего. Последний год едете.

Александр Кириллович не ожидал этого, лицо загорелось, на секунду, как после удара, помутилось в глазах, рука скомкала листок бумаги. Он встал и, не глядя на инженера, сказал:

— Капитан Фролов, для меня честь дивизиона была и есть моей честью. И прежде всего я думаю не о себе, а о боевой готовности. Вас я выслушал. Анисин едет. Все…

Дивизион спешно грузился на товарной станции. Лейтенант Анисин раскраснелся, брал что попадало под руку и — в вагон. Но вскоре суматоха улеглась, состав тронулся. Анисин подумал, что теперь уже ничего не вернешь и не изменишь: он едет на полигон! Как, что будет там, боялся об этом думать. Весь день он был занят делами. Помогал солдатам наводить порядок, а когда освободился, не вытерпел, приоткрыл тяжелую дверь.

Солнце катилось к горизонту. В окнах домов играло зарево, над стожками сена держались ореолы. Дул слабый ветерок, белогривой конницей стелилась по сугробам поземка. А где-то вдали стояли маленькие, с карандаш, телефонные столбы и шагали по степи, утопая в снегу, опоры высоковольтной линии. От степи веяло и ширью, и богатырской силой, и суровостью.

«А если бы поехать в Сибирь, куда-нибудь на Север», — подумал он и попытался представить тайгу, тундру, но понял, что его воображение бессильно вместить все то, что входит в понимание одного короткого слова — Русь. Какая это огромная, широкая и все новая и новая страна!

«Я должен, должен доказать Фролову, себе, что не зря прошли годы в училище, — подумал Виктор. — И почему не может понять этого Фролов? На станции, когда грузились, хмурился и будто не видел меня. Не доволен, что еду.

И все же ты, Витька, везучий. Помнишь, как ребята тебе завидовали на экзаменах? Самый легкий билет — твой. Легких-то не было. Старался, учил все. Но в лотерею везло. На вечерах призы выигрывал. А кто из выпускников первым на полигон едет? Ты, Анисин. Ох, Витька, если бы не командир! Ну как можно подвести такого человека! Нет, ни о чем больше не хочу думать, не хочу загадывать».

Анисин прикрыл дверь. Солдаты все еще устраивались на нарах, ходили по вагону, человек семь-восемь сидели вокруг «буржуйки», словно у ночного костра. Среди всех выделялся широкоплечий Уразов. Он был сибиряк, руки короткие, крепкие и мозолистые, точно корни столетнего дерева. Ходил вразвалку, медленно, но никого не было проворнее его при заряжании пусковой установки. Тут он преображался, входил в азарт, один за двоих с установкой справлялся, а потом весь расчет помогал ему собирать отлетевшие с одежды пуговицы. По натуре это был человек добрый, жалел слабых и помогал им, и солдаты любили его.

Вот и сейчас они слушали басовитый голос Уразова. Анисин сел рядом с ним.

— Мне бы, знаете, братцы, — продолжал он, — на тайгу разок взглянуть. Я ведь, как зверь, где родился, туда и тянет.

О чем, казалось, вести тут разговор: каждому домой хочется. Однако рядовой Зюзин был иного мнения. Он открыл дверцу и бросил в «буржуйку» березовое полено, сказал так, чтобы всем было слышно.

— Чалдон ты, Уразов.

— Что, что? — переспросил тот.

— Да не баси, слышу. Я говорю, чалдон. А чтоб было яснее, растолкую. Таких, как ты, я, знаешь, не первый раз встречаю. Еще когда в райкоме комсомола работал. Прибежит иной за путевкой, — дайте на север. Душа, мол, романтики просит. А хватит романтики — и домой. «Чего?» — спрашиваешь. Да вот, понимаешь, домой тянет. Где родился…

— Ты сам-то где был? — насупился Уразов.

— На Ямале, слышал?

— Грамотный, знаю. Но одно с другим все равно не путай. Можно и строить и жить где угодно. Родина для всех одна. Но там, где ты родился, где вырос, и каждый куст дорог. Оттуда она, Родина, начинается. С отчего дома. Так я говорю, товарищ лейтенант?

— Не спорю. И все же, если брать наши планы, интересы страны, то и Зюзин тоже прав.

Рядовой Зюзин вскочил, рукой махнул по ершистому чубчику, ноги расставил циркулем и уставился на Уразова очками.

— Ты говоришь, люблю тайгу. Там родился и вырос. А я родился в Рязанской области. И про Ямал только на уроках географии слышал. В моем представлении он был обижен судьбой и постоянно жаловался на свой малый рост. А вот теперь я знаю что такое Ямал. Летунам там делать нечего. Надо приехать туда и повкалывать. Не ради рубля, а так, чтоб от души, ради будущего. И вот тогда кое о чем начинаешь думать иначе. И чувства меняются. Я там не родился, а скучаю. Скажи, почему?