Владимир Пищулин - Зарницы над полигоном

— Ладно, Ильяс, чего после драки толковать. — Самохин потянул Абдурахманова за рукав. Тот вырвался.

— Вот разошелся. Ты хорошо говорил. Только мне непонятно, чего Кирилов защищает Еську? Жалко стало?

— Ну да, жалко! Еська, если ты хочешь знать, кое-что понял. А мы помогать должны. Ты думаешь, он совсем конченый?

— Не конченый, но с душком.

— Ну, знаешь, мы тоже не святые.

Спор продолжался даже на вечерней поверке. Самохин шипел мне в ухо до тех пор, пока сержант не повел в нашу сторону недовольным взглядом.

Еська не пришел ни в тот вечер, ни на другой день. Но в сумерках, когда вся колонна стояла на марше и мы ждали очередной команды, на дороге показался Еська. Он хотел было пройти мимо, но раздумал и свернул в нашу сторону. Лицо у него было бледное, уставшее. И взгляд был какой-то чужой, не Еськин. Обычно такой взгляд бывает у людей после долгой болезни. Я взглянул на его тужурку: комсомольский значок был на месте. Поздравлять, конечно, Еську было нельзя, и мы глядели друг на друга, не зная, что делать. Еська помялся, хотел что-то спросить, но его окликнул капитан. Еська подбежал к нему. И они долго о чем-то разговаривали.

Еська вернулся, когда я уже сидел в кабине. Его глаза повеселели.

— Все, сказал тягач готовить. Ты тормоза проверил? — спросил он меня.

— Проверил, но посмотри еще.

Еська сбегал за полуприцеп, проверил тормоза.

— Норма. Работают.

Капитан подал команду. Он стоял рядом с «козликом», затянутый ремнями, с планшеткой через плечо, в пропахшей бензином гимнастерке. Еська на ходу вскочил ко мне на крыло и сжал локоть.

— Витька, ты забудь. Помнишь, на веранде?

— Да брось ты. Чего там…

— Бывай, Витька. Счастливо доехать.

Тягачи выползли один за другим в широкие ворота. Ракеты спокойно лежали под чехлами, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Когда колонна развернулась, я выглянул из кабины. Еська стоял на пригорке и махал нам пилоткой.

Ровно в шесть динамик разнес по комнате бой кремлевских курантов. А следом Владимир услышал громкую команду:

— Взвод, подъем!

Заходили половицы, послышался стук сапог.

Бокарев вскочил и, как бывало в училище, отбросил одеяло на спинку кровати. Перед ним стоял уже одетый капитан Калямин и улыбался.

— Поздравляю, лейтенант Бокарев, с первым днем на боевом дежурстве.

— Спасибо.

— Вот что, стройте всех на зарядку. А я с дневальными займусь.

Первое время на боевом дежурстве лейтенант Бокарев привыкал к обстановке, к людям, проводил занятия под контролем капитана Калямина, который был приставлен к нему для передачи опыта, следовал за ним по пятам и знал, что в следующий раз дублером уже не пошлют, и вся ответственность за боевую готовность целиком ляжет на его плечи.

— Выдумывать вам нечего, — говорил наставительно и дружески капитан. — Есть распорядок, расписание, — вот и стремитесь по ним жить.

Владимир слушал своего наставника и понимал, что первое время не избежать ему трудностей. Каких? Он и сам не мог точно сказать. Но когда принял взвод, понял, что вместе с ракетами, пирамидами с оружием, противогазами и шинелями он принял под свою ответственность каждого человека, а кроме того, большой, хоть и незримый довесок — славу взвода, его традиции. Вот уже несколько лет коллектив этот в социалистическом соревновании удерживал первое место, завоевывал призы, вымпелы, доказывал свое право быть первым отличными результатами на полигоне. Каждый воин считал себя мастером своего дела. По существу, так оно и было.

Вечерами Владимир видел, как солдаты старательно и любовно чистили знаки специалистов второго и первого класса спортсменов-разрядников. А иногда в своем кругу на перекуре, словно на зависть молодому лейтенанту, заводили разговоры о полигоне. Тут уж они не жалели красок, восторженных похвал ракетному оружию, друг перед другом старались блеснуть знаниями, искоса поглядывая на необстрелянного командира взвода.

А однажды, будто бы по тайному сговору, перешли в открытую «атаку». Ефрейтор Алимов, слывший знатоком техники, на одном из занятий расчета с глубокомысленным видом спросил:

— Товарищ лейтенант, мне, например, понятно, чем, скажем, смазывать трос, подшипники. Спросите — отвечу. И состав смазки скажу. А что делать, если, допустим, скрипит клиренс?

Глаза лейтенанта и солдата встретились.

— К полуприцепу, Алимов, подойдем или так объяснить? — спросил лейтенант, сдерживая улыбку.

— Все ясно, — махнул рукой Алимов.

Со временем солдаты поняли, что «подловить» командира взвода им не удастся, а когда узнали, что училище он закончил по первому разряду, стали опасаться выглядеть в глазах лейтенанта неучами.

И все же лейтенант чувствовал какое-то тайное и непонятное для него течение в коллективе. Оно бурлило. Кто-то с кем-то не соглашался, кто-то наступал, кто-то не хотел сдавать своих позиций. Эта разноголосица, нет-нет да и выплескивалась наружу.

Как-то лейтенант Бокарев замер от неожиданности. Дисциплинированный и застенчивый до сих пор рядовой Новиков был неузнаваем. Он шел мимо лейтенанта, расстегнув воротничок и заложив руки в карманы.

— Рядовой Новиков, застегнитесь. И руки в карманы не прячьте, — строго сказал Бокарев.

Новиков выполнил требование, однако проворчал:

— Зря, товарищ лейтенант, старичков обижаете… Да и не на плацу я, регламенты провожу.

— Есть порядок, рядовой Новиков. Он определен уставами. И нарушать его не дозволено никому. Даже «старичкам»! — сказал лейтенант твердо, так, чтобы и другим было слышно.

…В залах ЦДСА горел свет. Играла музыка. Встречались на этом вечере приехавшие молодые лейтенанты. Владимир первым увидел своего однокашника Юрия Большакова, потом уж к ним бросился в объятия Александр Спиричев. Друзья были рады. Боялись — не успеют наговориться. Вспомнили своих однокурсников, преподавателей, фронтовика Виктора Федоровича, который говорил не раз:

— Любите солдат, уважайте их, и они вам добром заплатят.

— И он был прав, — сказал лейтенант Спиричев. — Беда только наша: не всегда можем мы находить подход к людям.

Владимир в тот вечер молчал. Не стал рассказывать о выходке рядового Новикова. Уже обратно по дороге в часть он вспомнил отчетно-выборное комсомольское собрание, тогда его кандидатуру выдвинули в состав бюро.

— Не пойму, за какие заслуги, — говорил он капитану Лобаткину. — Я ничего не успел сделать. Взвод отличный, но не моя в этом заслуга.

— Владимир Иванович, вы коммунист и считайте свою работу в комсомоле как постоянное партийное получение. А взвод у вас скоро обновится, вот и развернетесь… Глядишь, и на полигон придется ехать…