Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

Я рад, коллега, видеть вас, — мешая русские и немецкие слова, говорил доктор Корф. — Полковник Дикман загорелся желанием познакомиться с вами, чтобы выразить вам самую горячую благодарность.

«Очень я нуждаюсь в его благодарностях», — с неприязнью подумал Фёдор Иванович.

— Прошу вас, коллега, прошу, — пригласил немецкий врач, и доктору Бушуеву ничего не оставалось делать, как последовать за Корфом.

Комендант лежал в небольшой отдельной палате. Увидев доктора Бушуева, он улыбнулся и по-русски сказал:

— Я обязан вам жизнью, мой доктор, и никогда этого не забуду.

Фёдор Иванович исподлобья наблюдал за комендантом.

Ему хотелось отыскать в его лице, услышать в голосе, заметить в поведении что-то отталкивающее. Но полное, чуть бледноватое, чисто выбритое лицо Дикмана с узко расставленными голубовато-серыми глазами было даже привлекательным, в голосе слышались дружеские нотки.

— Кстати, можете проверить успешную работу вашего ножа, — продолжал Дикман и протянул ему руку.

Фёдор Иванович машинально взял её, и привычные пальцы врача сразу нащупали пульс.

— Пожалуйста, коллега. — Доктор Корф протянул ему свой фонендоскоп с длинными, похожими на макароны резиновыми трубками.

Фёдор Иванович всё так же машинально выслушивал оперированное сердце коменданта. Сердце работало уже сносно, и только чуткое ухо опытного врача улавливало едва заметное нарушение ритма.

«Фашист пошел на поправку», — невесело подумал доктор Бушуев. И опять ему припомнился раненый охотник. После операции Фёдор Иванович двое суток не уходил из больницы, он часами просиживал у постели дяди Бори, будто только от этого зависело выздоровление. А сколько было радости, когда дядя Боря впервые встал с койки и прошёл по палате.

Майя тогда стремительно подбежала к Фёдору Ивановичу и на радостях поцеловала его в щеку, потом смутилась, покраснела.

— Извините, Фёдор Иванович, я случайно, — растерянно проронила она.

— А я не случайно, — и он тоже поцеловал её. — Это за помощь в операционной, это за то, что дядя Боря у нас молодец!

Когда охотник выписывался, в больнице был настоящий праздник. Все подходили к Фёдору Ивановичу, все поздравляли его с успехом.

— Я хотел бы когда-нибудь испытать подобное, — сказал тогда доктор Безродный. — Хотя я человек независтливый, но сейчас завидую вам…

— Если завидуют хирургу, это, Матвей Тихонович, хорошо. Если завидует хирург успешной операции, это тоже хорошо, это значит, он сам думает спасать больных. А только для этого мы и живем на свете, — ответил Безродному Фёдор Иванович.

Доктора Бушуева не забыл поздравить профессор Гейманович, видимо, узнавший о редкой операции из газет.

А сейчас Фёдор Иванович совсем не радовался. С отсутствующим взглядом он сидел в душной палате, и у него было единственное желание — поскорее уйти отсюда. Он почти не слышал слов благодарности спасённого.

Глаза ослепила какая-то вспышка. Фёдор Иванович вздрогнул, поднял голову и увидел офицера-фотографа.

«Вот ещё чего не хватало», — со злостью подумал он и отвернулся. Но фотограф, по всей вероятности, был мастером своего дела, и поведение русского доктора ничуть его не смущало. По-обезьяньи прыгая, он то вставал на колени, то взбирался на стулья и щёлкал, щёлкал, озаряя палату ослепительно яркими голубоватыми вспышками.

— Я надеюсь, мы будем друзьями, — уверенно говорил доктору на прощание комендант.

Из душной палаты доктор Корф повёл гостя в свой кабинет. В кабинете, где когда-то была сестринская комната, он, снова смешивая немецкие и русские слова, говорил о том, что в госпиталь прибыл новый хирург и что этот хирург был просто потрясён операцией русского врача, что за одну такую операцию немецкое начальство не пожалело бы очередного воинского звания и железного креста. О воинском звании и награде доктор Корф говорил с мечтательным вожделением.

Дня через три Фёдора Ивановича опять пригласили в госпиталь и опять, после осмотра коменданта, они сидели вдвоём с доктором Корфом в его кабинете. На этот раз доктор Корф, видимо, считавший русского коллегу безобидным собеседником, пожаловался:

— Мы далеко от фронта, но задыхаемся от раненых. Это невозможно, это, наконец, непостижимо! Если армия вступила с оружием в руках на территорию, значит, эта территория окончательно завоевана и сопротивление бесполезно. А здесь продолжается война, продолжаются бои. Это нарушает все наши понятия о военной науке. — Доктор Корф немножко помолчал, будто обдумывая сказанное, потом спросил: — Вы, коллега, когда-нибудь интересовались военной наукой?

— Нет, я невоеннообязанный, в армии, никогда не служил.

— Вы самый счастливый человек на земле! — с фальшивой горячностью воскликнул доктор Корф. — А нам в университете преподавали военные науки. Любой наш врач должен уметь командовать батальоном. Я, коллега, всегда всё понимал во Франции, в Бельгии, в Польше, а здесь не понимаю. В городе наша власть, а на улицах каждый день убивают и ранят наших солдат, а за городом взрываются и летят под откос эшелоны — и каждый день раненые, раненые… Нам говорили, что русские покорны и гостеприимны, что они уважают силу и готовы подчиниться сильному. А мы, сильные, не видим этой покорности…

Фёдор Иванович сперва рассеянно слушал немецкого врача — пусть, мол, поболтает, если есть охота. Ему не хотелось ввязываться в этот бесполезный разговор, но последние слова оскорбили его, русского человека.

— Позвольте быть с вами откровенным, — начал он.

— О да, конечно, — закивал головой доктор Корф. Он снял роговые очки, дохнул на них, протер полой халата стёкла и опять водрузил на мясистый нос, как будто получше хотел рассмотреть собеседника. — О да, конечно, — повторил он, — мы — коллеги и можем говорить откровенно.

Фёдор Иванович продолжал:

— Вы сильны, спору нет, сила, как говорится, солому ломит. Вы говорите о гостеприимстве русских. Да, они гостеприимны, они хлебосольны. Друзей они встречают по-русски, широко, и душевно. Однако русский народ, как, впрочем, и любой другой народ, не всегда бывает гостеприимным. Знаете, кто с мечом к нам придёт…

Доктор Корф удивлённо посмотрел на русского врача.

— Да, я это выражение слышал… И вы думаете, что это когда-нибудь случится? — усмехаясь, спросил он.

— По логике вещей — да, случится, — уверенно ответил Фёдор Иванович. — Случится потому, что другого исхода быть не может.

— Но мы уверены, что битва кончится в нашу пользу, — живо перебил доктор Корф.

— Я могу повторить ваши же слова, ничего не прибавляя к ним, кроме содержания, — ответил Фёдор Иванович.

Их взгляды скрестились. За стёклами очков в серых, стального цвета, глазах немецкого врача доктор Бушуев увидел колючие злые искорки.