Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

— Пора на обход, — сказала она.

— Идём, — без всякой охоты согласился Безродный.

Он торопливо шёл от одной койки к другой, бегло осматривал больных, диктовал Майе назначения. У постели лётчика Казакова он задержался. Это насторожило Майю.

— Ну как наши дела, Сергей Дмитриевич? — поинтересовался Безродный, считая пульс.

— Маленько полегчало, господин доктор, — ответил Казаков.

Безродный наклонился над ним, и Майя услышала осторожный шёпот:

— Ну что, Сергей Дмитриевич, скоро опять туда? — спрашивал доктор.

— Куда это? — прикинулся простачком лётчик.

— К своим, за линию фронта.

— Что вы, господин доктор, мне и тут хорошо, — громко отвечал Казаков. — Самогонку жинка крепкую делает, сама она у меня молодая. Зачем же туда, там и убить могут…

Майя недовольно покосилась на Безродного: нашел время и место для такой беседы. Она знала — Безродный сразу поверил, что Казаков обгорел в сарае. Но вместе с тем он, по всей вероятности, не сомневался, что Казаков окруженец, удачно пристроившийся к хорошенькой молодой женщине, которая теперь каждый день навещает возлюбленного.

«А что, если Безродный ищет надёжного попутчика, чтобы уйти туда, за линию фронта?» — спрашивала себя Майя. И ей хотелось верить в это. Правда, одно было непонятным: почему не ушёл он раньше, когда фронт был ближе?..

Доктор Безродный выглянул в окно и снова увидел, как неподалеку от барака, в сугробах, остановилась знакомая легковая машина. Из неё вышел Фёдор Иванович.

«Везёт человеку, — завистливо подумал Безродный. — В газетах о нём пишут, по радио говорят, машину за ним присылают. И при Советской власти почёт был Бушуеву, и при немецкой тоже… Ничего не скажешь, умеет устраиваться…»

В другой раз в больнице появился сам доктор Корф и пригласил Фёдора Ивановича на какую-то консультацию. Безродный заметил, как обрадовался хирург такому приглашению, как он сразу отложил все дела и сказал немецкому врачу:

— Всегда к вашим услугам, коллега…

И опять зависть и досада подтачивали сердце доктора Безродного. Почему Бушуева, а не его приглашают на консультации? Да чем, в конце концов, лучше этот Бушуев?

Он с тоской взглянул на обтрёпанные рукава своего пиджака.

«Не умеешь ты жить, не умеешь устраиваться», — поругивал себя доктор Безродный. Настроение у него сейчас окончательно испортилось. Он рассеянно осматривал амбулаторных больных и торопился поскорее закончить это скучное занятие. Ему было душно и тесно в крохотной приёмной.

На этот раз из больницы они возвращались вдвоём с Майей.

— Наш Фёдор Иванович стал придворным врачом у немецкого коменданта, — с едкой ухмылкой сказал Безродный.

Майя вспыхнула.

— Но ведь ты отлично знаешь, что у него нет другого выхода!

— Защитница… Хотя, впрочем, ты всегда защищала его и многое прощала ему, — всё с той же ухмылкой продолжал он. И неожиданно предложил: — Давай-ка сходим к реке.

— Пойдём, — согласилась Майя.

Она думала, что он хочет поговорить с ней наедине о чём-то очень важном. Порою у неё в душе билась навязчивая мысль — откровенно рассказать Безродному правду, чтобы отвести тень подозрения, чтобы он и думать не смел о каком-то предательстве Фёдора Ивановича. Пусть пока думают другие, а он, доктор Безродный, работающий вместе с ними, не должен заблуждаться. Но это желание сдерживал строжайший приказ Зернова…

Безродный приехал в городскую больницу лет пять назад прямо из института. Он торопился, как говорится, поскорее набить руку и встать на ноги. Забывая о времени, молодой врач не отступал от более опытного хирурга Бушуева и всякий раз ассистировал ему. Порою он вообще сутками не выходил из больницы.

Ещё в те первые дни Майя каким-то своим женским чутьём заметила, что Безродный к ней неравнодушен.

Однажды, уезжая в облздрав на совещание, Фёдор Иванович сказал:

— Остаётесь, Матвей Тихонович, хозяином. Чуть что, сразу звоните или телеграфируйте. Я на недельку. Не больше.

В ту же ночь доктора Безродного вызвали в больницу: привезли тяжёлого больного. Молодой хирург не растерялся.

— Немедленно в операционную, — распорядился он.

После своевременной и удачной операции Майя не могла удержаться от похвалы.

— Ты молодец, — сказала она Безродному.

— Знаешь, Майя, у меня сейчас такое настроение, что не усну. Давай побежим на речку. Посмотрим восход солнца…

Она согласилась.

Река была окутана густым белым туманом. Казалось, кто-то вывалил сюда сказочно огромные вороха ваты. Было тихо, свежо. Безродный и Майя видели, как над рощей огоньком вспыхнул краешек облачка, будто чья-то невидимая рука подожгла его. Плывя по небу и всё больше и больше разгораясь, облачко поджигало всё на своем пути. С каждой секундой всё ярче и ярче полыхало пожаром небо, и вдруг из-за кромки горизонта выглянул огненно-яркий козырек солнца. И в тот же миг защёлкали, заговорили птахи в прибрежных кустах, заплескалась рыба в позолоченной речке.

— Хорошо, правда? — взволнованно сказала Майя.

— Майечка, — срывающимся голосом начал доктор, — ты меня должна выслушать… Я долго думал… Я хочу сказать…

— Погоди, погоди, — остановила она, — сейчас нельзя говорить, сейчас нужно смотреть, смотреть. Вон видишь — взошло солнце, радостное, молодое, новое. Не понимаю, почему на берегу так пусто, почему люди не любуются этим восходом. Прислушайся — ты слышишь, как звенят, как поют солнечные лучи. — Разведя руки в стороны, Майя пошла вдоль реки по узкой тропинке навстречу солнцу. Казалось, она вот-вот взлетит и станет недосягаемой.

Безродный догнал её и грубовато ухватил за руку.

— Не хочу, не могу больше скрывать — я люблю тебя, слышишь? Люблю! — почти крикнул он, до боли сжимая её плечи.

Она вырвалась и пошла вдоль берега.

— Это… Это пошло.

— Как? Признаваться в своих чувствах ты считаешь пошлостью? — оторопело спросил он. — Однако странные у тебя понятия о пошлости.

Ничего не видя перед собой, Майя торопливо шагала вдоль берега. В сердце у неё клокотал необъяснимый гнев на Безродного — ну зачем, зачем он говорил… Его признание обидело и возмутило её.

Сзади тяжело ступал Безродный.

— Знаю, ты влюблена в Бушуева, — ожесточенно цедил он. — Но пойми, у него семья — жена, сын. Неужели ты хочешь разбить семью?

Майя остановилась. Ей хотелось дерзко бросить в лицо доктору: нет, не хочу разбивать семью, но ты прав — я люблю Фёдора Ивановича, люблю, и никто не запретит мне любить его! Я люблю смотреть в его глаза — умные, красивые, люблю его руки — сильные, ловкие руки хирурга, люблю его голос — негромкий, уверенный, люблю его смех — заливчатый, душевный. Я люблю даже капельки пота на его широком лбу, когда он весь в белом колдует над операционным столом, и только я одна вижу, как упрямо он сражается за человеческую жизнь. Я люблю в нём всё и молчу, я никогда не скажу о своих чувствах любимому.