Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

В этот же вечер выписывался из больницы лётчик Казаков. Уже давно было решено переправить его к партизанам. Наташа заранее принесла ему одежду, планшет, оружие, и сегодня сама всплакнула, бедняжка, перед разлукой. По всей вероятности, понравилось ей ходить с передачами к больному. Сперва она смущалась и краснела, когда её называли женой Казакова, а потом привыкла. Сейчас она вместе с лётчиком вошла в тесную приёмную к доктору Бушуеву.

— Покажитесь, покажитесь-ка, Сергей Дмитриевич. Молодчина! Выкарабкались мы с вами из тяжелейшего состояния. Да что там «выкарабкались», выскочили! — возбуждённо говорил Фёдор Иванович, оглядывая окрепшего статного лётчика.

— Спасибо, Фёдор Иванович, — взволнованно заговорил тот. — Хороший вы, настоящий русский человек. Я никогда не забуду вас…

— Ну, что вы, Сергей Дмитриевич… Лечение — это моя специальность, учился для этого.

Ночь стояла холодная, сырая и тёмная, но фельдшер Николаев шёл уверенно, пробираясь по каким-то дворам, развалинам, глухим переулкам. За ним бесшумно, как тень, спешил Казаков. Они благополучно — выбрались на окраину, осталось только миновать последние дома, а там — городское кладбище, за кладбищем спуск к речной пойме, а дальше спасительные кусты и лес… В лесу, в условленном месте, их должен поджидать человек из партизанского отряда.

И вдруг, как из-под земли, выросли два полицейских — патрули.

— Стой! Кто идёт?

— Не видишь, свои, — ответил Николаев.

— Кто «свои»? Куда?

— Да вон в ту хату за самогонкой. Говорят, самая лучшая…

— Знаем, за какой самогонкой. Отведём в полицию, там тебе покажут самогонку.

— Подумаешь, полицией запугал, — рассмеялся Николаев. — Да мне, может, сам начальник полиции господин Ягнёнков кум и сват, может, для него стараюсь, — Николаев говорил всё это с непринужденной беззаботностью, как будто и в самом деле начальник полиции предатель Ягнёнков с ним на короткой ноге, а в действительности мозг сверлила тревожная мысль — что делать? как быть? В полицию идти нельзя: у Казакова нет документов, а в кармане пистолет. У него, Николаева, есть надёжный пропуск, но в кармане тоже оружие. Полиция — это провал, это тюрьма и расстрел. Конечно, нужны только два выстрела, чтобы снять патрулей, но стрелять можно только в крайнем случае, когда не будет другого выхода.

Видимо, услыхав имя своего начальства, патрули заколебались.

— Ну, чего испугались, подходите, берите да ведите в полицию. Струсили? Вот я доложу господину Ягнёнкову, какие вы смелые, — с издёвкой продолжал фельдшер.

— Руки вверх! — крикнул один из полицаев.

— Ну, чего кричишь, чего людям спать мешаешь. Нужно тихо, понимаешь, тихо. Руки поднять? Пожалуйста. Какую сперва хочешь? Левую? Начну с левой.

— А я правую подниму, — отозвался понятливый лётчик.

Осмелевшие предатели подошли вплотную.

— Шагом марш, там разберёмся, там… — Но полицейский не договорил. Он рухнул от неожиданного и сильного удара, рядом повалился, как подкошенный, и его напарник.

— Порядок, — удовлетворённо шепнул Николаев. — Теперь, друг, бежим.

Через несколько минут они уже миновали кладбище.

— Ну, как? — еле переводя дыхание, спросил лётчик.

— В норме. А у тебя?

— Чистое небо.

— В отряд придёшь не с пустыми руками. Две винтовки — хороший подарок…

Зернов тоже не дремал в эту ночь. В белом маскировочном халате лежал он, продрогший, на снегу неподалёку от усадьбы своей МТС в лесопосадке. И снова чуткое ухо улавливало звон металла, рокот моторов, ритмичное постукивание дизеля. Ему чудилось, что он даже слышит тихий шелест приводных ремней. Порой в эти мирные, привычные сердцу звуки врывались человеческие крики, лай овчарок, сухие выстрелы.

Бывшую усадьбу МТС фашисты превратили в лагерь для военнопленных, обнесли её несколькими рядами колючей проволоки, по углам поставили высокие сторожевые вышки с прожекторами и пулемётами. И там, между рядами проволоки, и здесь, снаружи, были минные поля — не подступись. Не то что человек — муха не пролетит в лагерь незамеченной.

Знал Иван Егорович и о том, что гитлеровцы восстановили бывшие мастерские МТС, и теперь несколько сот пленных ремонтировали там военную технику — пушки, танки. Может быть, поэтому лагерь зорко охранялся, туда не пускали даже изменников-полицаев. Это тоже было известно Зернову, потому что горком уже пробовал заслать в лагерь надёжного человека, служившего в полиции. Не вышло…

Снежное поле вокруг лагеря было запретной зоной, и каждый, кто дерзнул бы открыто появиться там, был бы убит немедленно.

Не одну ночь пролежал Иван Егорович в маскхалате почти у самой колючей проволоки. Он уже знал, где расположены огневые точки охранников, где стоят пулемёты, где укрыты легкие пушки. У подпольщиков теперь была подробная карта-схема обороны лагеря.

В подпольном горкоме партии нередко разгорались жаркие споры о лагере. Кое-кто предлагал напасть ночью на лагерь и разгромить его. А чем громить, возражали другие, нужны пушки, чтобы подавить огневые точки. А где они, эти пушки?

Подпольщикам и партизанам могли бы помочь сами пленные, если бы они знали, что в одном из замаскированных подвалов лежит надёжно упрятанное оружие — несколько десятков винтовок, револьверы, гранаты и даже ручной пулемёт.

Но как сообщить пленным об оружии? Нужна связь с пленными, а как установить её?

Иван Егорович не находил себе места: не послушал когда-то добрых людей и, готовясь остаться в подполье, настоял на своем, спрятал оружие в усадьбе МТС. Ему казалось, что так лучше, что всё будет под руками и в любой момент можно воспользоваться арсеналом.

«Прошляпил, факт прошляпил», — часто упрекал себя Зернов. Но разве он мог предположить, что захватчики превратят усадьбу в лагерь, что восстановят его мастерские и будут ремонтировать свою технику.

«Вот и думай теперь, директор, мёрзни в снегу. Ползай, как крот, а думай, чем и как выкурить охранников, как уничтожить мастерские, а главное, как вызволить пленных…»

«Ничего, ничего, что-нибудь придумаем», — успокаивал себя Иван Егорович.

Теперь на руках у доктора Бушуева был пропуск, подписанный самим комендантом полковником Дикманом, и он в любое время дня и ночи мог без боязни ходить по городу. Полковник Дикман относился к своему спасителю-доктору с подчёркнутым вниманием, нередко приглашал его к себе в гости, знакомил с какими-то чопорными офицерами и гражданскими лицами. Комендант каждый раз не забывал воскликнуть:

— Русская интеллигенция душой и сердцем принимает наш новый порядок, пример тому — замечательный русский хирург Бушуев.

А замечательный русский хирург посмеивался про себя, но всё-таки поддакивал.