Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

— Извините, вы очень заняты, — спохватился он.

— Да, завтра сдавать русскую литературу.

— А как вы отмечаете день успешной сдачи экзамена?

— Никак.

— Это плохо, это, если хотите знать, не по-студенчески. Мы, например, после каждого экзамена всей группой вечером ходили в кино.

— Я не знаю, согласится ли наша группа.

— В таком случае идёмте вдвоём.

Потом они встречались почти каждый вечер в том же парке. Фёдор Иванович видел, с каким сожалением она посматривала порой на танцплощадку, и ласково говорил ей:

— Ну, идем, попрыгунья, знаю, чего тебе хочется — потанцевать.

— Да. А ты не будешь сердиться? Нет? — спрашивала она и вихрем бежала на танцевальную площадку.

Он не сердился, но завидовал танцующим. Ему тоже хотелось танцевать с любимой.

В том же году Лиза окончила библиотечный техникум и стала работать в городской библиотеке. Теперь, кроме встреч, в их распоряжении был телефон Всякий раз если доктор задерживался в больнице на операции, он звонил в библиотеку.

— Желаю удачи и жду, — говорила Лиза. — Обязательно, преобязательно приходи. Расскажешь мне о своем сражении в операционной.

И он рассказывал ей о всех своих операциях.

— Хорошая у тебя специальность, — хвалила она работу хирурга. — Я тоже хотела быть медичкой, но ужасно боюсь крови.

Недели через две после свадьбы он привёл вот в эту квартиру молодую жену. Счастливая, обрадованная тем, что у них есть своя квартира, Лиза остановилась на пороге и всплеснула руками:

— Ой, какая большая! Куда нам столько! Зачем ты просил такую.

— В надежде на то, что мы скоро будем не одни, — с улыбкой ответил он.

Лиза покраснела и топнула каблучком:

— Как тебе не совестно говорить такое!

— Но ведь никто не слышит.

— И всё равно — не смей, не смей! — Потом она по-хозяйски озабоченно рассуждала: — Ой, сколько мебели покупать нужно, чтобы обставить такую большую квартиру. Не мог попросить поменьше. Здесь же одно разорение…

Фёдор Иванович смеялся, а Лиза, махнув на него рукою, дескать, ничего ты не понимаешь, уже порхала по комнатам, расставляя ещё некупленную мебель.

Каждая вещь в этой холодной комнате напоминала ему жену и сына, каждая вещь будила в душе воспоминания о бесконечно далеких и милых днях, когда все дышало здесь миром, любовью, счастьем.

Люди называли семью Бушуевых счастливой, и они не ошибались. Фёдор Иванович и Лиза любили друг друга. Лиза была мужу хорошим заботливым товарищем. Если, бывало, доктора вызывали среди ночи в больницу на срочную операцию, она тоже просыпалась и не могла уснуть до тех пор, пока он не возвращался домой. Дома всякий раз он подробно рассказывал о том, что случилось в операционной, и она шумно радовалась любой его удаче.

Однажды больничные комсомольцы пригласили лектора — им захотелось послушать лекцию «Брак и семья». После лектора выступали сами комсомольцы, и когда зашла речь о хороших живых примерах, Майя назвала семью доктора Бушуева, и все дружно согласились, да, мол, Бушуевы могут служить примером.

Но всё разрушено войной…

«Ничего, ничего, Лиза, мы ещё встретимся, мы ещё заживем по-прежнему, — в мыслях разговаривал с женой Фёдор Иванович. — От Москвы немцев погнали, погонят и отсюда. И я, — Лиза, хоть немножко, а помогаю гнать их».

В комнату вошли уставшие, чем-то возбужденные фельдшер Николаев и старик Игнатов.

— Эх, и тяжёл, еле втащили, — сказал Игнатов, вытирая рукавом вспотевший лоб.

— Что это вы притащили? — поинтересовался Фёдор Иванович.

— Диванчик — плюшевый, с ящичками, с зеркалом.

— Зачем?

— А как же, Фёдор Иванович, у вас теперь должна быть соответствующая обстановка, вы теперь частный врач, вам иначе нельзя, — пояснил фельдшер.

Несколько дней Майя и Маша наводили порядок в просторной докторской квартире, и сейчас в ней было тепло, уютно, чисто.

— Лучше и придумать нельзя, — говорил Зернов, осматривая комнаты.

Когда Фёдор Иванович поведал о встрече с комендантом, Зернов посоветовал:

— Если обещал помочь, не отказывайтесь и вообще почаще навещайте коменданта. А теперь, чтобы жить на широкую ногу, получите-ка деньги. В расходах не стесняйтесь, партизаны ещё подбросят оккупационных марок. Этого добра у них хватает.

И Бушуев, как и положено частно практикующему и преуспевающему врачу, зажил на широкую ногу. По городу он разъезжал на доброй кобылице, запряжённой в красивые, с богатым ковром, санки. На облучке по-старомодному восседал возница — старик Игнатов, который, оказалось, понимал толк и в кучерском деле.

На дверях бушуевского дома появилась издали приметная вывеска:

ДОКТОР Ф.И. БУШУЕВ

Приём с 3 часов дня до 6 часов вечера.

Каждый день, кроме воскресенья, в три часа дня Фёдор Иванович в белоснежном халате, в белой шапочке садился за стол и ждал пациентов. Правда, горожане по какому-то сговору бойкотировали преуспевающего доктора, называли его между собой шкурой и немецким прихлебателем. Зато услугами знаменитого хирурга с удовольствием пользовалась всякая дрянь — новоявленный бургомистр, полицейские, даже приходил бывший помещик, приехавший из эмиграции, как он выразился, на свои земли. С этих пациентов Майя и Николаев требовали такую плату за визиты к доктору, что те только ахали, но платили. Что поделаешь, доктор Бушуев запросто вхож к самому господину коменданту…

Но чаще всего бывали здесь другие пациенты — подпольщики и партизанские связные. У всякого, кто приходил на приём, Фёдор Иванович неизменно спрашивал: «На что жалуетесь?» И если слышал в ответ: «Что-то почки пошаливают и правую ногу судорога сводит», — он горячо пожимал руку такому пациенту и провожал его в соседнюю комнату. Там подпольщики занимались своими делами, в которые Фёдор Иванович не вмешивался.

Опасаясь провала и провокаций, подпольщики часто меняли пароли. Их передавала доктору Майя.

Фёдор Иванович стал чувствовать себя человеком нужным и полезным. Он по-прежнему навещал коменданта, по-прежнему приглашали его в немецкий госпиталь на консультации и по-прежнему имя его нет-нет да и промелькнёт в газете.

Однажды в домашний кабинет Бушуева заглянул Зернов. Больных на приём не было, и они вдвоём сидели на плюшевом диване, коротая время за дружеской беседой. Вдруг к дому подкатил комендантский броневик в сопровождении грузовых машин с автоматчиками.

Фёдор Иванович побледнел и бросил тревожный взгляд на Зернова. Он знал, что подпольщики надёжно законспирированы, однако гестаповцы и полиция тоже, надо полагать, не дремали. Днём и ночью они рыскали по городу, проводили частые облавы, устраивали засады и пытались даже заслать в подполье провокаторов. Словом, враг тоже действовал настойчиво и упорно. Фёдор Иванович догадывался, что у горкома на всякий случай имеются запасные явочные квартиры, но разве ему сейчас от этого легче? За Зернова он был спокоен — у того документы, как всегда, в порядке, но в соседней комнате находился партизанский связной, который нынешней ночью должен был уйти в лес.