Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

— Не волнуйтесь, Фёдор Иванович. Главное — выдержка. Я у вас на приёме, — сказал Зернов, снимая рубашку.

В кабинет без стука вошел комендант полковник Дикман, а вслед за ним, как две тени, — дюжие, угрюмые автоматчики.

Фёдор Иванович встал, засуетился, не зная, куда посадить гостя.

— Кончайте с пациентом, — милостиво разрешил комендант.

Фёдор Иванович говорил Зернову:

— У вас, больной, бронхит. Во-первых, нужно бросить курить, а, во-вторых, вот вам рецепт, по одному порошку три раза в день. Сестра, банки! — громко распорядился Фёдор Иванович и подтолкнул Зернова в соседнюю комнату, на двери которой висела табличка: «Процедурная».

Настороженно поглядывая на коменданта, Фёдор Иванович поинтересовался:

— Как ваше сердце? Доставьте мне удовольствие послушать вас, измерить кровяное давление. Будьте добры, раздевайтесь.

— Я чувствую себя совершенно здоровым, — попытался отказаться Дикман, однако Фёдор Иванович настоятельно продолжал:

— Я буду рад лишний раз убедиться в этом, герр комендант. Осмотр врача никогда не вреден человеку, скорей наоборот…

— Согласен, согласен, мой доктор, — сказал комендант и кивком головы приказал автоматчикам удалиться.

Фёдор Иванович выслушивал, потом выстукивал полковничье сердце, измерил кровяное давление. К его огорчению, у коменданта всё было в норме.

— Беречься вам нужно, герр комендант, не обременять себя работой.

Застегивая подтяжки, Дикман откровенно признавался:

— Мы живем в беспокойное время, мой доктор.

— И всё равно, как говорит наша пословица, бережёного бог бережёт. Вам полезны лыжные прогулки, особенно благоприятен лесной воздух.

Комендант отрицательно покачал головой.

— Я очень ценю ваши предписания, но вы сами сказали, что бережёного бог бережёт. Понимаете?

— Простите, герр комендант, не понимаю.

— Партизанская пуля — лекарство далеко не безопасное, — сказал полковник и сам расхохотался остроте.

Фёдор Иванович улыбнулся.

— Но партизан в окрестности города нет, они боятся подходить сюда на пушечный выстрел.

— К сожалению, мой доктор, далеко не так, — с грустью возразил Дикман и сразу же перевёл разговор на другую тему. — Я вижу, вы отлично устроились.

— Пожалуйста, буду рад вам показать свои апартаменты, — гостеприимно сказал Фёдор Иванович и повёл коменданта в процедурную, где обычно собирались подпольщики. Навстречу с очаровательной улыбкой поднялась дежурившая там Майя.

— Что назначено господину офицеру? — спросила она.

— О, мой доктор, у вас восхитительная помощница. К сожалению, я здоров… Лечиться у такой прелестной сестрички я счёл бы за счастье, — балагурил комендант, не обращая внимания на партизанского связного и Зернова, которые покорно лежали на кушетках с банками.

Фёдор Иванович усмехнулся про себя, глядя на улыбающегося фашистского коменданта, и на мгновение представил себе, что было бы, если бы Дикман каким-то чудом узнал, что на кушетках сейчас лежат те, кого днём и ночью безуспешно ищут гестаповцы… Заштопанное сердце гитлеровца, по всей вероятности, не выдержало бы…

Ничего не подозревая, Дикман говорил:

— До свиданья, сестра, буду рад воспользоваться вашим участием, если болезнь подстережёт меня.

— Я тоже буду рада оказать вам помощь, — с улыбкой отвечала Майя.

— Мой доктор, — продолжал комендант, обращаясь к Фёдору Ивановичу, — почему бы вам не обзавестись телефоном, чтобы я имел приятную возможность иногда позвонить вам.

— Если можно, я буду рассчитывать на вашу помощь.

— Я подумаю, быть может, удастся провести к вам телефон, — пообещал довольный визитом комендант.

Когда нежданный гость уехал, в процедурной послышался умоляющий голос партизанского связного.

— Ох, сестрица, поскорей снимайте эти проклятые банки, всю кровь они из меня высосали, силушки нет.

— Зато, Михалыч, к тебе теперь никакая хворь не пристанет, — расхохотался Зернов. — Приняли мы с тобой, брат, курс лечения, хватит до конца войны.

— Фёдор Иванович, дорогой вы мой, в следующий раз не назначайте банки, придумайте что-нибудь поприятней, — с шутливой серьёзностью упрашивал партизанский связной.

— В следующий раз горчичники ему, — смеясь, посоветовал Зернов.

Фёдор Иванович тоже хохотал. На сердце у него было светло и радостно: всё-таки здорово они обвели вокруг пальца этого чванливого полковника Дикмана, которого гитлеровцы считали способной ищейкой.

На прощание Зернов говорил:

— Если в присутствии самого коменданта мы можем собираться у вас на квартире, значит всё идёт хорошо, лучшего и придумать нельзя. Спасибо, Фёдор Иванович, за выдержку, за то, что умеете вести себя. Телефон проводите, если комендант забудет, напомните ему сами.

В этот же день на приём к Бушуеву пришёл старик, одетый в заплатанный ватник. Сняв с головы потрёпанный треух, он вежливо поздоровался.

— Здравствуйте, папаша, раздевайтесь, рассказывайте, на что жалуетесь, — привычно заговорил доктор.

— Вы-то меня, должно быть, не помните. А я лечился у вас…

— Лечились? — Фёдор Иванович с напряжённым вниманием смотрел на старика. — Постойте, постойте. Операция по поводу заворота?

Старик заулыбался.

— Точно так, Фёдор Иванович. В тридцать шестом это было, осенью.

— Теперь вспоминаю. И живёте вы в Райгородке?

— Точно так. В Райгородке. Ко мне ещё одна часики ваши приносила, серебряные. Я говорю, кому война, кому горе, а кому и воровство.

Фёдор Иванович достал из кармана часы.

— Вот эти?

— Точно! — удивлённо воскликнул старик. — Значит, нашлись часики-то?

— Как видите — нашлись, хотя их никто не воровал у меня. Сам отдал.

— Да, да, понимаю, — закивал головой пациент.

— А теперь рассказывайте, на что жалуетесь?

Старик взглянул на Майю, вышедшую из процедурной.

— Болезней много, сразу обо всех и не расскажешь, — неопределенно молвил он.

— А вы по порядку, начинайте с главной, которая больше всего беспокоит.

Старик опять взглянул на сестру. Фёдор Иванович уловил этот взгляд. Он кивнул Майе, чтобы она ушла.

Когда Майя удалилась, старик не торопясь начал:

— С главной, говорите? Вот я и начну с главной. Тут говорят, будто бы германца лечите, а только не верю я, потому что ещё тогда присмотрелся к вам, как лежал в больнице. Вот и не верю, вот и пришёл поэтому…

— Спасибо, папаша, — растроганно сказал Фёдор Иванович. — Мое дело — лечить, если сумею и вам помогу…

Старик долго, пристально смотрел на доктора. Его серые под седыми лохматыми бровями глаза выражали и беспокойство, и доверие.

— Я-то потерпеть могу, пока германца прогонят, — осторожно продолжал он. — А вот внук у меня… повестку получил, туда его угнать хотят, в чужую землю на погибель, — в голосе старика слышалась горькая боль, надежда на то, что доктор чем-то поможет.