Алексей Горбачев - Подвиг доктора Бушуева

— Зачем же ехать к сестре, — доказывал Фёдор Иванович. — В нашей больнице есть места. Ложитесь на операцию.

— Есть да не про нашу честь, — недружелюбно ответила пациентка и, не попрощавшись, вышла из кабинета.

Фёдору Ивановичу хотелось догнать её и откровенно сказать: «Милая ты моя, я не тот, за кого ты меня принимаешь. Ради тебя, ради твоих детей, ради того, чтобы мы никогда не таились друг от друга, взвалил я на плечи позорную тяжесть — хожу в немецкий госпиталь, вежливо беседую с комендантом. А знаешь ли ты, моя милая, чего стоит мне эта вежливость».

Он кивнул головой на дверь и сказал Майе:

— Видела, как сторонятся «господина доктора», даже на операционный стол к нему не хотят ложиться?

Майя сочувственно улыбнулась:

— Когда-нибудь они поймут…

Фёдор Иванович сгорал от нетерпения. Ему хотелось, чтобы скорей пришёл тот человек с острым взглядом смелых глаз. Он с надеждой присматривался к каждому пациенту, ожидая знакомых слов: «Можно у вас полечиться», а в приёмную заходили хмурые старики, согбенные охающие старухи да матери приносили больных детей.

Порою он тревожно посматривал на Майю, как бы спрашивая: неужели не придёт? «Придёт, обязательно придёт», — отвечали её голубые глаза.

Догорал короткий зимний день. Уже поплелся домой доктор Безродный, а Фёдор Иванович сидел в полумраке в приёмной и с огорчением думал, что в горкоме, по всей вероятности, решили не присылать партизана в больницу и обошлись без его, доктора Бушуева, помощи.

— Не пришёл сегодня, придёт завтра, — попыталась успокоить Майя расстроенного Фёдора Ивановича. — Сами понимаете, дорожка неблизкая и опасная.

— Понимаю.

— Пора домой, — сказала Майя.

— Нет, нет, — отказался он. — Ты иди, а я останусь ночевать здесь. — В сердце ещё продолжала теплиться надежда — а вдруг тот человек придёт вечером или ночью. Тесная приёмная стала для доктора постом, который он не имел права покидать.

Вечером и ночью никто не пришёл. Фёдор Иванович лежал на дощатой кушетке, прислушиваясь, как санитарка Маша хлопотала у печей, потом мыла полы. Рано утром он проснулся от её голоса:

— Да что это вы ни свет ни заря. Не принимает доктор в такую рань.

Мужской голос:

— Сердита ты больно. Доктор мне срочно нужен, терпения нет, как хвораю. Если ещё нет его, так я подожду.

Фёдор Иванович вскочил с кушетки, оделся.

«Нужно предупредить Машу, чтобы пускала больных в любое время. Если врач на месте, какой же может быть отказ», — подумал он и, приоткрыв дверь, распорядился:

— Маша, пропусти.

В приёмную вошел фельдшер Николаев.

— Николай Николаевич, ты? — удивился доктор. — Ну, проходи, проходи. Извини, принимаю тебя в тесноте, — суетливо говорил Фёдор Иванович. — Спасибо, что навестил, что не забыл старую дружбу. Присаживайся…

— Можно у вас полечиться? — спросил фельдшер.

— Что стряслось? Неужели и тебя хворь настигла, — забеспокоился Фёдор Иванович. — Да ты раздевайся. Плохое время выбрала твоя болезнь, прямо скажем — никудышнее время, — печально продолжал он и вдруг умолк, окидывая гостя недоумённым взглядом — тот произнёс условленную фразу. Быть может, случайно? Быть может, послышалось?

— Как ты сказал? — тихо спросил он.

— Можно у вас полечиться? — четко произнес фельдшер.

— На что жалуетесь?

— Ноют суставы, а температура нормальная.

— Николай Николаевич, неужели ты? А какие лекарства принимал?

— Два дня пил кальцекс, не помогло.

— Родной мой, значит, тебя я жду! — воскликнул Фёдор Иванович.

— Значит, меня, — улыбнулся фельдшер.

— Постой, постой, да как же… Нет, никогда не подумал бы, — развёл руками Фёдор Иванович.

Они бросились друг к другу, обнялись, радуясь этой новой и необычной встрече.

— Хитрюга ты, хитрюга, а я спрашивал тебя о партизанах. Помнишь? И что ты мне ответил?

— Извините, Фёдор Иванович, тогда не мог: дисциплина.

— Только ради дисциплины и прощаю. Ну, а каково твоё задание?

— Пока работать с вами в больнице, — ответил гость.

Доктору Бушуеву казалось, что с появлением человека из леса жизнь его сразу как-то изменится и начнут они храбро и дерзко действовать. А Николаев, точно позабыв о своем назначении, увлёкся работой в больнице. Он то раздавал больным лекарства, то расчищал дорожки у барачных дверей, то колол дрова, помогая Маше.

— Трудяга, — говорил о нём доктор Безродный. — И как вы его выкопали, Фёдор Иванович? — спрашивал он.

— Так же, как и вас: из окружения пришёл, — отвечал Бушуев.

Доктор Безродный старался держать себя с фельдшером просто, по-товарищески. Однажды он поинтересовался фронтовой жизнью фельдшера, и тот рассказал о своих приключениях.

— Что делать бедному лекпому, если окружен: хенде хох, поднял руки — и был таков. Я, Матвей Тихонович, даже работал в немецкой санчасти, раненых помогал перевязывать. а потом отпросился у врача домой. Хороший попался человек — отпустил и даже справочкой снабдил, чтобы легче жилось мне при немцах, — охотно говорил Николаев и трудно было не поверить этой выдумке.

«Дурачок дурачком, а о спасительной справке не позабыл», — думал о фельдшере Безродный. Простоватый и, по его твёрдому убеждению, недалёкий фельдшеришко был человеком безотказным и услужливым, и это нравилось доктору Безродному. Иногда, если Фёдора Ивановича надолго вызывали в немецкий госпиталь, доктор жаловался Николаеву:

— Что-то голова побаливает.

— А вы отдохните, Матвей Тихонович, — дружелюбно советовал фельдшер. — Я за вас и обход сделаю, и амбулаторный приём проведу. Не беспокойтесь, все будет в порядке.

Вот и сегодня. Сославшись на недомогание, доктор Безродный ушёл из больницы.

Фёдор Иванович торопился к амбулаторному приёму, но когда он пришёл в больницу, там было пусто: Николаев и Майя справились без врачей.

— А разве Матвей Тихонович опять ушёл? — спросил он.

— Удалился, — ответил фельдшер. — Голова, говорит, разболелась.

— Что-то часто она у него побаливать стала.

— Причина известна — сагмогонка, — сказала Майя.

Но в следующую минуту они забыли о докторе Безродном. Как всегда, Майя принесла свежую сводку Советского Информбюро, и Фёдор Иванович, сияя, восхищённо говорил:

— Вот это радость! Вот это подкрепление духа! Нет, вы только послушайте, — и он снова читал, перечитывал сообщение «В последний час» о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы, о разгроме под Москвой войск хвалёных гитлеровских генералов Гоота, Хюпнера, Гудериана. — Ничего не скажешь — молодцы наши, — оживлённо продолжал он. — Это, друзья мои, только начало. Ты, Майя, осторожненько сообщи нашим больным о разгроме немцев. Добрая весть — хорошая помощница в лечении.