Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Так быстро?

— Здесь продать-купить — дело быстрое! А знаете, у кого купил машину? У вашего поклонника, майора Бломберга, — и Вася расхохотался так, что даже присел. — Вчера разговорился с ним. Прошу: «Помогите мне приобрести машину, а то когда я на лошадях к родителям доберусь! Ведь свадьбу надо справлять». А он: «Купите у меня». Позвонил в Варшаву, и рано утром машина прикатила сюда. Посмотрел я ее. Хорошая, новенькая, а на спидометре больше сорока тысяч километров. Как же, говорю, старовата? Объяснил. Оказывается, для немцев Гитлер издал приказ: машины, которые прошли меньше двадцати тысяч километров, сдаются в армию. Так он накатал… на спидометр… Маленько обманул Гитлера. Ой! Он топает!

В коридоре послышались тяжелые шаги, затем стук в дверь, Татьяна кинулась в угол, прикрыла лицо платком, как будто ее застали в объятиях Васи, и, стесняясь, смеясь, крикнула:

— Войдите!

Майор был побрит, напудрен, маленькие глазки остро поблескивали через пенсне. Поздоровавшись с Татьяной, целуя ее руку, сказал:

— Любовь как птичка. Ее нельзя пугать: вспорхнет и улетит.

«Экая слащавость! Вот это и есть немецкая сентиментальность, а одновременно: продать машину и объегорить государство!» — подумала Татьяна и тут же снова залилась смехом:

— Вы поэт, майор. Вы читали Гете?

— Гете? — недоуменно переспросил он, сидя все так же, широко расставя ноги, упираясь в них руками и постукивая каблуком. — Гете? — и вздернул плечи.

«Боже мой! — воскликнула про себя Татьяна. — Даже своих поэтов не знает!» — и снова спросила:

— Сколько вам лет?

— Тридцать восемь, — отчеканил Бломберг.

«Ага! Значит, воспитанник Гитлера!» — решила Татьяна и тут же сказала:

— Вам не до поэтов. Вы должны думать о том, как завоевать мир!

— Совершенно верно. Но я знаю… я знаю Канта. Это наш бог.

— Вы его читали?

— Читать? Не-ет. Я читаю устав. Но мне говорили: «Кант — наш бог».

— Значит, вы понаслышке бога своего знаете? — опять игриво смеясь, внутренне издеваясь над Бломбергом, проговорила Татьяна и, перепугавшись своей дерзости, быстро добавила: — Вам, конечно, надо в первую очередь знать устав… Пойдемте завтракать. А то я все перепутаю.

Надо было пройти через невысокие закоптелые ворота, затем узким двориком, замусоренным, загрязненным, с невысыхающей лужей.

— Свиньи! Свиньи! — с омерзением произносил Бломберг.

Но вот они натолкнулись на немецкого солдата — часового, и Татьяна незаметно подмигнула Васе, как бы говоря: «Ага! Видите? Туфельки-то охраняют!» Часовой, прочитав рекомендательное письмо от пана Сташевского, не стал проверять документы и отдал честь майору. В коридоре их встретил поляк, длинный, тощий. Он расшаркался перед Бломбергом, показал выгорбленную спину. Вскоре они очутились в небольшом кабинете. На стене — фотографические портреты. Семь портретов. На крайнем изображен старичок, дряхлый, хилый, вот-вот рассыплется, дальше — портрет, изображающий тучную даму, затем уже пошли весьма похожие на поляка, который привел сюда Татьяну, Васю и Бломберга. Заметя взгляд Татьяны, он любезно пояснил, по очереди умиленно показывая на портреты:

— Это мой прадедушка: он первый открыл фабрику. У него было шесть рабочих, и он сам не вылезал из-за верстака. Это его дочь. Она уже не сидела за верстаком. Это мой дед. Это… — так он перечислил всех и под конец, ткнув себя пальцем в грудь, сказал: — А последний портрет — я. Был хозяин — теперь директор.

— Я хочу посмотреть, как делаются чудесные туфельки, — не дослушав, капризно потребовала Татьяна.

Директор испуганно глянул на Бломберга, и тот, чуточку подумав, сказал:

— Красивой женщине все пути открыты.

Директор бессильно развел руками и повел гостей по цехам.

Здесь за машинами сидели и стояли женщины. В другое время Татьяна из любознательности с большим вниманием изучила бы производственный процесс, но сейчас ее интересовало другое: почему у входа на фабрику стоит немецкий солдат. И она, делая вид, что ей приятно видеть, как вырабатываются туфли, все время с восхищением вскрикивала:

— Замечательно! Чудесно, майор! Я теперь на балу расскажу дамам, что я знаю, как создаются изящные туфельки. Вот смотрите, это же такая неприятная на вид вещь — кожа! Какая она скользкая!.. И как отвратительно пахнет!.. А туфельки? Майор, чем пахнут туфельки?

— Ландышем, — умиленно ответил Бломберг, глядя на туфельки Татьяны.

«Ландышем! — про себя передразнила его Татьяна. — Мерзавец!» — и снова заиграла, однако все время отыскивая то, ради чего стоит солдат у дверей.

Вот ступеньки в подвал и вывеска: «Вход запрещен».

— Ах! А что там? Почему «запрещен»? — вскрикнула Татьяна и ринулась было в подвал.

Директор двумя-тремя прыжками преградил ей путь, говоря:

— Вам туда не надо. Никак не надо. Грязно и душно.

— Как? Майор! Вы повели меня смотреть фабрику… и нельзя? — гневно произнесла Татьяна.

Директор отвел в сторону Бломберга, о чем-то долго шептал. Бломберг заколебался. Тогда Татьяна рассерженно крикнула:

— Так-то вы подчинили себе поляков! Вы, майор! — и, подхватив рукой подол платья, она пошла было к выходу, но Бломберг грубо произнес, отстраняя бывшего хозяина:

— Прочь! Ведь я сказал: красивой женщине все пути открыты, — и первый спустился в подвал.

Длинный подвал уходил куда-то во тьму. Неподалеку от двери стояли баки, опутанные белесыми трубками, словно накаленные электричеством.

— Жидкий кислород, — абсолютно без интереса, вяло и пренебрежительно сказал Вася, обращаясь к Татьяне. — Хозяин прав, вам тут не надо быть.

— Ах, это которым больные дышат? — разыгрывая из себя наивную девочку, спросила Татьяна. — Нет! Нет! Это тоже очень интересно. Не правда ли, майор? Я могу им подышать.

И бывший хозяин, заметив наивность Татьяны, смеясь, сказал:

— Таким воздухом дышать нельзя: один кубический сантиметр разорвет человека.

— А как же его делают, майор?

— Это?.. Это… — Майор охотно бы объяснил, но он ничего в этом деле не понимал и сказал: — Да, делают. Химия, сложнейшая, — и пошел за Татьяной, которая уже бежала в глубь подвала.

И тут, в глубине подвала, она увидела русских.

Измученные, видимо обреченные на гибель, они работали около каких-то котлов, ванн.

Татьяна спросила Бломберга:

— Пленные?

Он недоуменно пожал плечами и обратился к директору. Тот ответил:

— Нет. Мобилизованные. Недорого стоят. Десять злотых каждый.

— И это вам выгодно, — утвердительно произнесла Татьяна.

Бывший хозяин криво улыбнулся:

— Я за них платил злоты, я их кормлю, обуваю, даю ночлег. А сам? Сам я ничего не получаю: продукт бесплатно поступает в германскую армию. Так что один только страх я получаю.