Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

Вошел и склонил голову в поклоне Андогский. Колчак поспешил навстречу генералу, протянул ему руку. Провел Андогского к столу:

— Рассказывайте.

Подтянутый, быстрый в движениях, Андогский повернулся к Колчаку, вскинул водянистые глаза.

— Для священной войны с большевизмом закончили формирование первые дружины «Святого креста» и «Зеленого знамени». Из достоверных источников известно, что чуть ли не все мусульмане идут в добровольцы, так как коран осуждает большевизм.

Колчак рассмеялся, переглянувшись с Комеловым, сказал с горечью:

— И вы верите, генерал, сплетне? Мы не можем собрать в армию русских, а инородцы идут добровольно? Чепуха! Коран? Во времена Магомета, к счастью, не было большевиков, и вы не найдете в коране суры о большевизме. Скажите лучше, эти формирования дадут нам хоть одну боеспособную дивизию? Или это — символика и бутафория? Понимаете ли, я хочу знать в точности, с чем имею дело.

— Пока что в дружинах примерно восемьсот человек.

— Хорошо. На большее я и не рассчитывал. Тем не менее наша задача — проводить работу по формированию дружин и дальше. Для солдат и штатских повсеместно организовать чтение лекций о заветах великих полководцев, о назначении и долге солдата. Еще что у вас, генерал?

— Во Владивосток прибыли две эскадрильи французских военных аэропланов. «Сопвичи» и блиндированные «Сальмсоны».

— Когда они будут на фронте?

— Через неделю, не раньше.

— А мы продержимся эту неделю? — у Колчака насмешливо засветились глаза.

— Определенно, — в тон ему ответил Андогский.

…Нокс спал хорошо. Спал Жанен. Спал и майор Кошек, благополучно отправивший чехословацкие легионы на восток. А Колчак не спал. Осенний ветер завывал под окном, посвистывая в ветвях кленов и акаций. В столовой били часы, и их звон гулко отдавался в коридоре. Вслушиваясь в эти звуки, Колчак думал о предательстве Гайды, который возил с собой в вагоне эсеров и намеревался стать диктатором в Сибири. И все же Гайда был менее опасен, чем вооруженные многочисленные отряды Мефодьева, Гомонова, Щетинкина и других большевистских агентов. Нельзя терпеть их разгула по тылам. К шайкам партизан пора применить самые суровые меры. Если понадобится, то бросить против них все тыловые части и раздавить, сровнять с землей мятежные гнезда!

Назавтра верховный правитель пригласил к себе ротмистра Шарунова и генерала Матковского. Они явились в ставку одновременно, и Колчак принял их, отложив все другие занятия.

— Докладывайте о результатах операции по уничтожению отряда Мефодьева, — сухо сказал он Шарунову, привалившись боком к столу.

Шарунов вытянулся, звякнув шпорами, и заговорил. Он волновался. Колчак заметил, как дрожат его пальцы. Видимо, дела у контрразведки не блестящи. Этого, впрочем, следовало ожидать. Жандармы слишком самоуверенны и тупы для того, чтобы работать гибко и оперативно, как требует время.

— Карательную экспедицию против отряда Мефодьева лично возглавлял начальник контрразведки дивизии Анненкова поручик Лентовский. В ней участвовало полторы тысячи штыков и сабель, — сказал Шарунов. — Но шайка мятежников оказалась сильнее. У нее превосходство в живой силе и пулеметах. Остаткам наших отрядов пришлось отступить. Мы посылали в помощь Лентовскому одного офицера — выходца из Галчихинской волости. Сейчас он в Омске и, как объясняет, силы мятежников…

— Напрасно вы держите в Омске проштрафившегося офицера! — Колчак стукнул кулаком по столу и весь подался к ротмистру. — Пошлите его на фронт. Немедленно!

— Слушаюсь, ваше превосходительство. Силы мятежников за последнее время значительно возросли. К ним пристали мадьяры и прочий сброд. Думаю, что следует посылать уже не отряды, а крупные регулярные части. Силами одной контрразведки не удастся умиротворить восставшие уезды.

— Вы ни на что не способны, ротмистр! Но почему-то в свое время поскромничали и не сказали мне об этом, — глаза у адмирала округлились и застыли. — Борьбу с партизанами, точнее — их полный разгром поручаю вам, генерал.

Матковский качнул головой. Конечно же, он справится с этой задачей. Совсем недавно отказался идти на фронт батальон Томского полка и его очень быстро успокоил Матковский. Достаточно было расстрелять двадцать солдат, и бунт кончился. С нами бог, как писал в приказе по тыловым частям генерал.

— Чем быстрее, генерал, покончите с большевиками в тылу, тем большую услугу вы окажете России. Нужно проявить максимум воли. Помните одно: победителей не судят, — продолжал Колчак. — Для проведения операции вы можете располагать всей дивизией Анненкова, корпусом польских легионеров, польскими уланами, корпусом сибирских казаков. Кроме того, разрешаю бросить против красных два стрелковых полка. Надеюсь, это будут хорошие маневры для наших войск. Учеба, близкая к боевой обстановке. На каждого мятежника, вероятно, придется не менее трех-четырех наших солдат. Вы свободны, господа!

— Я бы хотел проинформировать, ваше превосходительство, — задержался Шарунов.

— Что у вас?

— О Гайде. Получены сведения, что его пышно встречал Красильников в городе Канске. Полковник клялся Гайде, что по первому же его приказу поведет наступление на Омск.

— Предатели! — выкрикнул Колчак, выскакивая из-за стола. — Я дал им все. Я произвел Гайду в генералы, Красильникова — в полковники! Я мог отдать Красильникова под суд!.. Хорошо, идите, ротмистр. У вас все?

— Все, ваше превосходительство.

— Идите!

Колчак тут же вызвал Комелова.

— Заготовьте приказ о лишении Гайды чинов и орденов. Он из России уедет тем, кем приехал сюда — незаметным австрийским фельдшером, — холодно проговорил адмирал. — Каждый должен расплачиваться за свое прошлое!

Степан Перфильевич и Володька прибыли в Омск на рассвете. Утро было сырое, промозглое. Ночью здесь прошел дождь, и на перроне матово светились лужи, по которым вышлепывали солдаты, встречающие поезд с фронта. У многих солдат были носилки. А в стороне, у ворот и на вокзальной площади, — фургоны, крестьянские телеги, крытые брезентом санитарные двуколки.

Кутая лицо в воротник нового касторового пальто, Степан Перфильевич с интересом наблюдал за суматохой. Владимир потянул было отца к вокзалу, но он уперся:

— Поглядим.

Кроме них, на перроне топталось немало любопытных. Больше женщины и барышни. Одни прибыли с поездом. Другие были без багажа: наверно, выходят не к первому составу с ранеными, надеясь встретить кого-то из родных или знакомых.

Паровоз протащил вереницу теплушек и остановился. Степан Перфильевич посмотрел на хвост состава: он обрывался далеко, у самых стрелок. И где только разместят такую уйму раненых!