Виктор Стариков - Рябиновая ветка

Лейтенант Шакурский встретил их под порталом дома заставы и повел врача переодеваться. Пошел переодеваться и Лухманцев.

Послышался шум подъехавшей машины. Раздался резкий, повторенный несколько раз, сигнал сирены.

Лухманцев выглянул в окно.

У дома стоял зеленый крытый «виллис» с американским флажком.

— Майор Вульф спрашивает старшего русского офицера, — громко крикнул, открыв дверцу, человек в штатском.

— Сейчас доложу, — сказал часовой.

Через несколько минут из дома вышел Шакурский.

— С вами очень желает разговаривать майор Вульф, — сказал переводчик, все так же не выходя из машины. — Пожалуйста. Очень!..

— Прошу майора войти сюда, — пригласил Шакурский.

Маленький переводчик выскочил из машины. Вслед за ним из «виллиса» показались длинные ноги в зеленых брюках и затем вылез владелец их, весь складывающийся, как перочинный нож, майор Вульф. Он медленно, словно не замечая дождя, поднялся по лестнице и небрежно приложил два пальца к пилотке.

— Майор Вульф!

— Лейтенант Шакурский! — назвал себя начальник заставы.

Переводчик, держа в руках шляпу, быстро сказал:

— Это является официальным визитом. Из американской зоны бежал преступник, осужденный судом. Пожалуйста! Фамилия Штейнгартен. Американское командование располагает сведениями, что он вчера перешел демаркационную линию и задержан вашим патрулем. Так!

Шакурский молчал. Майор Вульф вытащил из кармана ленивым движением пачку сигарет, разорвал целофанную обертку и протянул Шакурскому. Лейтенант отказался. Переводчик услужливо протянул зажигалку, и майор закурил.

— Американское командование настаивает на его выдаче, — опять заговорил переводчик. — Штейнгартен есть преступник и должен вернуться в тюрьму.

Лухманцев с тревогой смотрел на лейтенанта.

— Профессор Штейнгартен, — медленно и сухо сказал Шакурский, — является австрийским подданным. Почему же американские военные власти настаивают на его выдаче?

— Он нарушил американские законы, — ответил переводчик.

— Разве законы Америки действуют и в Австрии?

— Эта страна под опекой Америки, — сердито сказал переводчик.

— Я веду переговоры не с вами, а с майором, — резко сказал Шакурский. — Будьте добры, скажите майору, что законы моей страны, которую я официально представляю здесь, осуждают всякие действия против антифашистов и, наоборот, охраняют людей, которые любыми, доступными им средствами боролись с фашизмом.

Вульф деревянно рассмеялся. Он похлопал по плечу Шакурского и что-то сказал переводчику.

— Он просит передать, — сказал переводчик, — что его не интересуют ваши политические убеждения. Преступник, кто бы он ни был, нарушивший американские законы, должен быть возвращен американским властям. Майор и вы — солдаты. Оба вы выполняете свой солдатский долг. Майор надеется, что вы выполните свой солдатский долг.

— Да, я выполню его, — произнес Шакурский. — Мой воинский долг приказывает мне отказать в выдаче профессора Штейнгартена. Ни майор, ни я не имеем права судить австрийцев. У них есть свой суд.

Переводчик и майор посовещались.

— Вы решительно отказываете в выдаче Штейнгартена? — спросил переводчик.

Каменное лицо майора Вульфа было неподвижно. Казалось, что весь этот разговор его мало интересует: не посмеет советский офицер отказать в требовании.

— Решительно!

— До свиданья! — сказал переводчик и надел шляпу. — Вы будете сожалеть.

Шакурский ничего не ответил.

Майор, выкинув языком сигарету изо рта, не прощаясь, пошел к «виллису» и, опять согнувшись, как нож, влез в кабину и втянул ноги. Припрыгивая, перебежал лужи переводчик, вскочил в машину и захлопнул дверцу.

На полном газу машина круто развернулась у дома и стремительно помчалась по дороге, разметывая лужи.

Лухманцев с облегчением вздохнул.

Он взглянул на небо. Над Австрийскими Альпами все еще кучились тучи и шел дождь. Дождь мог продолжаться неделю-две. Темные тучи закрывали весь горизонт. Но в любой день они могли рассеяться, и тогда с вершин гор откроются далекие цветущие долины альпийских предгорий.

1948 г.

Наташа Мокроусова училась в Тульском машиностроительном институте. В комиссии, когда выпускники-инженеры получали назначение, Наташа попросила направить ее на уральский завод и назвала город, в котором жила ее замужняя сестра Варя. Наташа боялась попасть в такое место, где у нее нет ни родных, ни знакомых.

Ожидая назначения, она очень волновалась, плохо спала по ночам, почти ничем не могла заниматься. Но все разрешилось хорошо: ее послали на Урал.

На вокзале Наташу встретила сестра Варя.

Виделись сестры в последний раз давно. Наташа тогда училась в шестом классе, а Варя уже три года была замужем. Варя за эти годы внешне почти не изменилась, только в завитках черных волос на висках поблескивала ранняя седина, да когда она задумывалась, то под глазами прорезались тоненькие морщинки.

— Какая ты еще молодая, — удивленно говорила на вокзале Наташа, целуя сестру в сочные и холодные от мороза губы.

— Если не замечать седых волос и морщин, — шутливо поправила Варя. — А вот ты у меня молодец. Выросла-то как! Расцвела! Инженер! Натка — инженер!

Дома, забравшись с ногами на диван, прильнув друг к другу, сестры вспоминали детство, дорогие подробности жизни минувших лет. Наступил вечер, но зажигать огня не хотелось. Хорошо было сестрам сидеть вот так уютно, рядом, в спокойном полумраке теплой комнаты. От света уличного фонаря на паркетном полу лежала дымчатая тень тюлевой шторы и резкий темный рисунок фикуса. Сестры все говорили, говорили и никак не могли наговориться.

— Библиотекарем стала, — рассказывала о себе Варя. — Даже заочный институт окончила. Леонид уговаривал сменить профессию, а я не могу. Привязалась к книжным полкам, к читателям. Теперь и Леонид смирился, понял, что не быть мне инженером, махнул рукой.

Варя тихо рассмеялась и поцеловала сестру в щеку.

— Разболтались мы… Отвожу душу. Ну с кем же еще о детстве поговорить можно… А с Леонидом и разговариваем мало. Ему бы только о заводских делах поспорить. Веришь, еле удается его в театр вытянуть. Предпочитает, если свободен, дома на диване поваляться, в технических журналах порыться. Иной раз по неделе вечерами и не видимся — у меня то читательская конференция, то какая-нибудь книжная выставка, то беседы в общежитиях проводим. А он как будто и не замечает, что меня нет… А я очень рада за тебя, Натка. Очень! Выросла, вступаешь в жизнь. На заводе тебе понравится. Людей интересных, хороших много.