Виктор Стариков - Рябиновая ветка

— Это вы уж напрасно так про нас говорите — вернем свое время, — обиженно ответил бригадир.

— Я сейчас в МТС поеду, — сказал Морозкин, не слушая Баклушина. — Где у них все разъездные механики сидят? Все утро езжу и ни одного механика не найду.

У трактора закричали и замахали руками. Баклушин пошел туда. Морозкин хмуро посмотрел ему вслед.

— А здорово нас, Юрасов, четвертая бригада подвела…

— Ну уж и подвела. Они нагонят.

— Ну, известно, ты готов за всех заступиться. Посмотрю вот, когда вы сев кончите.

— Да уж как-нибудь кончим. Хуже других работать не умеем.

Они стали повышать голоса. Доктор с удивлением наблюдал, как между ними, казалось, такими дружными, готова вспыхнуть ссора.

— Ну, хватит, — оборвал разговор Морозкин и свирепо расправил усы. — Новость знаете, доктор? — спросил он Татаринцева. — Бабку нашли. На Сорочьих хуторах жила. Ну, я поехал. Вы далеко?

— Хотим с доктором все станы посмотреть, — ответил сквозь зубы Юрасов, все еще сердясь на Морозкина.

— Это хорошо. Вы нам, Юрий Николаевич, потом на сельсовете о станах расскажете. Вот здесь никак умывальника большого поставить не соберутся. Ну, в добрый час! Я — в МТС.

Когда Морозкин отъехал, доктор сказал:

— Странные вы люди, из-за пустяков чуть не поссорились.

— Какие же это пустяки? Придирается…

Они поехали дальше.

Некоторое время оба молчали. Потом Юрасов повернулся к доктору и спросил осторожно:

— Говорят, Юрий Николаевич, что у вас жена и дочь от туберкулеза умерли?

— Почему вы спрашиваете?

— В районе такой разговор шел, что вот вы себя по туберкулезу специалистом считаете, лечите таких, а жена и дочь у вас от туберкулеза умерли.

— Что ж в этом странного?

Доктор помолчал.

— Да, доктор Татаринцев интересуется вопросами борьбы с туберкулезом, охотно принимает к себе в больницу туберкулезников, лечит их. Государство не напрасно отпускало и отпускает на это ему деньги.

Всякий раз, когда заходила речь об этой стороне его жизни, доктор начинал горячиться и говорить о себе в третьем лице.

— В городе есть заведующий райздравотделом Сунцов, и он, изволите видеть, не верит в эту работу Татаринцева… Изволите видеть, Сунцова возмущает, что какой-то сельский доктор Татаринцев мечтает сделать я свой вклад в борьбу с этой болезнью. Он не верит, что Татаринцев поднимает на ноги даже тяжело больных. А он их поднимает, он за такими больными следит, не забывает их. Но Сунцовых фактами не убедить…

— Живем мы с вами, Юрий Николаевич, давно, — сердечно сказал Юрасов, — а вот никому из нас вы о своей работе не рассказывали. А мы видим, что к вам туберкулезники едут, верят вам. Нам вы тоже не верите?

— Что вы, что вы… — запротестовал доктор. — Мне нечего было рассказывать. Надо было все проверить. Теперь вот накоплен материал, можно поговорить о результатах.

На горизонте показались темные, разворачивавшиеся клубами тяжелые дождевые тучи. Дали потускнели, в степи стало холоднее и скучнее. Юрасов с беспокойством посматривал в сторону, откуда надвигался дождь.

— Может, вернемся? — предложил доктор.

— Теперь от дождя не уйти, — ответил Юрасов, погоняя лошадь.

Дорога постепенно спускалась вниз. Тучи быстро приближались, и скоро налетел дождь — крупный и холодный. Впереди мелькнула серая лента реки. По дороге уже бежали мутные пенистые потоки.

Бричка остановилась у края вздувшейся, шумно плескавшей в берег волнами, неширокой реки.

Рваные облака стремительно неслись над рекой. Кусты вытягивали по ветру гибкие ветви.

— Сорвало паро́м, — с досадой сказал Юрасов, вглядываясь вдаль.

Мокрая рубашка плотно прилипла к его телу. Он поеживался.

Сложив ладони рупором, Юрасов закричал сильным голосом:

— Эй! Лодка!

На противоположном высоком берегу стояла изба. Из трубы заманчиво тянулся дымок, среди кустов прыгали стреноженные лошади, высоко взбрасывая передние ноги. На горке виднелись два грузовика с бочками и несколько телег с оглоблями, поднятыми вверх. Телеги были покрыты брезентом. Юрасов закричал еще раз, и из избы показался человек. Он замахал руками.

— Лодку давай! — закричал Юрасов, обтирая ладонями мокрое лицо.

Человек медленно пошел к реке, где, прижатая течением к берегу, болталась на привязи лодка.

Подталкиваемая ударами весел, лодка быстро пересекла реку.

— Ох, как промокли! — с сочувствием сказал старый лодочник и протянул руку, чтобы помочь им.

Он поплевал на ладони и, подняв одно весло, усиленно работая другим, стал поворачивать лодку.

— Где же паро́м ваш? — спросил Юрасов.

— Ночью снесло. Верст за шесть поймали его. Берегом ведут.

— Нашли время паро́м терять.

— Разве его удержишь? Ишь, как река-то разыгралась. Наверху дожди сильные прошли и до нас добрались.

Лодка стала у берега, и Юрасов быстро пошел к избе, а за ним, проваливаясь во влажном песке, хромал доктор.

На крыльце Юрасов спросил доктора:

— Ругаете меня, наверное?

— Какие глупости! Мне даже понравился этот дождь. Давно уж я так не промокал.

В просторной, жарко натопленной избе сидели трактористы и шоферы с черными руками, колхозники и городские возчики, застрявшие на этом берегу с товарами для магазина. Все это был рослый народ, крепко сложенный, здоровый. На столе стоял самовар, весело фыркавший паром. Лица у всех были красные, распаренные. В избе пахло сырой одеждой.

Юрасов и Татаринцев поздоровались с ними. Черный, как цыган, бригадир шестой бригады Окунев предложил:

— Чайку хотите?

— Чаем потом напоишь. Рассказывай, как дела с севом. Сколько сегодня успели засеять?

— Строгий у нас председатель, — шутливо заметил Окунев. — Если плохо работаем, и чай пить с нами не будет.

Дела у Окунева шли хорошо, и он подробно стал рассказывать Юрасову, как они работали в эти дни.

— В пять дней мы сев кончим, — говорил Окунев, — хотелось раньше отсеяться, да не знаем — выйдет ли? Дождь этот не во-время, планы наши спутал. Ему денька через три пойти. Такое еще дело, Юрасов. В соседнем районе все больше лютесценс начинают сеять. Стойкая пшеница, засухи не боится. Да что тебе рассказывать — слышал. Нам бы тоже попробовать. Гектаров пять засеять — выйдет?

— Теперь опыты проводить некогда. Раньше надо было подумать. Отложим до будущего года.

— Жалко год терять.

Татаринцев прислушивался к этому разговору. Он подумал, что Юрасов поступает неправильно — сев в разгаре и еще есть время, чтобы посеять новую пшеницу. Да и ничего не случится, если они эти пять гектаров засеют попозже. Он хотел вмешаться в разговор, но передумал.

Доктор вышел на крыльцо и долго стоял, любуясь быстрой рекой.

«Им не нужны мои советы, — думал доктор. — Быстро идут вперед. Разве можно было пять лет назад подумать, что Юрасов будет руководить таким большим хозяйством, что все они так быстро научатся хозяйничать? Было время, сев продолжался больше месяца, а теперь — хватает и пяти дней. А ведь засевают в три раза больше. И мне ли давать советы? Юрасову лучше видно, что сейчас важнее: посеять новую пшеницу или в срок кончить сев».