Анатолий Соболев - Якорей не бросать

— Всадите ему укол самой большой иглой, — говорит Носач Римме Васильевне. — Пусть спит как можно дольше.

— Я положу его в госпиталь, Арсентий Иванович.

— Хоть в гальюн, лишь бы по палубе не шлялся.

Врач уходит.

— Это ты его мне подсунул! — хмуро смотрит капитан на Шевчука. — Это на твоей совести.

— Работник он золотой, — оправдывается первый помощник.

— Что вы все заладили: «золотой, золотой»! Это золото — самоварное. Вот оно где у меня! — хлопает себя по шее Носач. И объявляет свое решение: — Ссадим на первое же судно, возвращающееся в порт!

— А как с тралами? Кто будет ими заниматься? — спрашивает Шевчук, по лицу видно, что он сильно расстроен.

— Сам буду заниматься, — бросает капитан. — От него сейчас толку, что от козла молока.

— Работник он хороший, — опять твердит Шевчук.

— Мне не только работник нужен, мне еще и трезвый человек нужен! — Капитан нервно закуривает, ломает спички, чертыхается. — За борт свалится — кто отвечать будет? Ты или я?

— И ты и я, — спокойно отвечает первый помощник.

— Спишу на первое попавшееся судно, — непреклонно говорит Носач.

После ухода капитана в рубке молчание, его нарушает Автандил.

— Жэна у него... Измэняет, — поясняет он мне. — И всегда измэняла. Он — в море, к ней — хахаль. И он это знает.

— Вот видишь! — с укором обращается ко мне Шевчук. — Вот до чего разлады в семье доводят. А ты лекции о любви и верности читать-читать не хочешь.

— Да не говорил я этого, — сдаюсь я.

— «Не говорил», — ворчит комиссар. — Любовь и семья — дело тонкое.

Мне кажется, что это он не только о соловьевской семье.

— Все из-за баб, — убежденно произносит Николаич.

— Моряцкие жены — особый род, — задумчиво и с потаенной горечью говорит Шевчук. — Деньгами избалованы, мужья по полгоду дома не бывают. Остаются на берегу одни, соблазнов много.

— Обед сегодня знатный, — восторженно объявляет Фомич, поднимаясь в рубку. Пока тут с Соловьевым разбирались, он успел уже пообедать. Фомич — гурман. — На первое борщ со сметаной, на второе мясо с макаронами, с хренком, с подливкой. Компот. И салатик из капусты с клюквочкой. Чего не идете? Все проблемы решаете?

— Пожалуй, надо идти, — соглашается Шевчук, и они с Автандилом отправляются вниз.

— Ну как, бежим? — благодушно бурчит рядом Фомич.

— Бежим, — отвечаю я.

— Бежим, аж пинжак заворачивается, — смеется Фомич, и его от природы розовое лицо еще больше розовеет. Он рыж, Фомич, с большими тяжелыми руками в веснушках и золотой шерсти, добродушен и всегда рассказывает что-нибудь смешное. Он прошел все моря и океаны. Тюленей бил на Востоке, на Севере треску ловил, на Юге, в тропиках, тонул, на Западе каждый квадрат океана знает «наскрозь».

— Что это там? — спрашивает Лагутин. Я тоже подношу бинокль к глазам.

Вдали что-то торчит из воды. На корабль не похоже. Все попеременке смотрим в бинокли, и никто не может разобрать, что там такое впереди.

— Тут ливанец где-то затонул, — говорит Фомич. — Переломился на волне.

— Когда? — спрашивает Николаич.

— Месяца два назад. В шторм. Это корма его.

Теперь я хорошо вижу, что из воды торчит корма большого судна, изуродованная, задранная вверх. Мелко здесь, значит. А мы жмем полным ходом прямо на эту корму погибшего транспорта.

— Нет, это буксир что-то тащит, — говорит Лагутин, прищурив дальнозоркие глаза.

Я присматриваюсь и вижу, что — да, буксир что-то тащит. Непонятно только — что, Но буксир хорошо виден. Как я раньше его не рассмотрел.

— Плавучий кран тащит, — уточняет Николаич.

Я опять прилипаю к биноклю. Верно, плавучий кран. Фу, черт, что скажут, то и вижу! Тоже мне рулевой, впередсмотрящий! Очень даже ясно теперь вижу, что буксир тащит плавучий кран.

— Ливанец тут где-то гробанулся, — повторяет Фомич. — Сухогруз.

Вахта моя кончилась.

Идти в каюту не хочется. Иду в кают-компанию. Все свободные от вахты смотрят телевизор. Поймали шведский фильм. Языка никто не знает. Смотрят действо и антураж. Какой-то джентльмен что-то говорит красивой даме, а она то заламывает руки, то бросает на него жгучие взгляды.

Автандил Сапанадзе комментирует:

— Пришел к жэнэ своего началника. Саблазняет.

— Нет, — возражает Ованес, старший электрик. — Это он пришел к секретарше и просит, чтоб она пропустила его к шефу. — И нетерпеливо спрашивает: — Скоро, нет хоккей?

— Сунут нам чехи, — зловеще обещает Автандил. — Гаварю тэбе, кацо, она его любовница.

— Еще посмотрим, кто кому сунет, — не сдается Ованес. — Не любовница — секретарша это.

— Чехи сильнее, — подает голос капитан.

Он сидит здесь же за столом. Подперев полуседую, с крупными кудрями голову, внимательно смотрит на экран. Сбоку похож на стареющего льва. Таких добродушных львов рисуют в детских сказках и мультфильмах.

Завязался спор, мнения разделились: и о кинокартине, в которой красотка все еще продолжала заламывать руки, и о хоккее. Автандил и Ованес чуть за грудки друг друга не хватают. Старший электрик у нас армянин, низкорослый смуглый крепыш. Он каждый рейс говорит, что это — последний, и вот уже четырнадцать лет не может расстаться с морем и три последних года не был в отпуске. Ованес и Автандил неразлучные друзья и непримиримые спорщики, если дело касается спорта.

Фомич, храня серьезность, предупреждает, что на судне может вспыхнуть кровавая схватка: или Ованес зарежет Автандила, или Автандил сделает секир-башка Ованесу, потому как один из них болеет за тбилисское «Динамо», а другой, естественно, за «Арарат». Фомич утверждает, что слышал, как Автандил точил ночью кинжал (каюты у них рядом) и напевал: «Кинджял вострый в груд вонзылся, кров из сердца полылась...» А Ованес будто бы примерял волчий капкан у дверей каюты Автандила. Все смеются, а Ованес и Автандил криво усмехаются. И никто из нас не знает, что пройдет всего-навсего год, и Автандил умрет в рейсе от кровоизлияния в мозг, а Ованес в то время будет уже начальником цеха игрушек в Краснодаре.

Начинается хоккей. Здесь все ясно: где наши, где чехи, кто шайбу забил, за кого болеть. Носач болеет больше всех. Наши проиграли.

Капитан наваливается на моториста Зорева, который еще недавно играл в футбольной команде «Балтика», говорит ему, что, мол, дали вам всё, заласкали, а вы заленились, побегать лишний раз не хотите, лодыри, зазнайки, и что калининградская футбольная команда «Балтика» тоже такая же, на первое место никак не может выйти: кто бы ни приехал, обязательно «воткнут» хозяевам. Зорев слабо защищается, говорит, что он тут ни при чем, раз наши проиграли чехам, он хоккеем не руководит и не играет в него, а из «Балтики» лучшие игроки уходят, потому что им квартир не дают и заработок мал, и что их переманивают в классные команды то в Москву, то в Киев.