Анатолий Соболев - Якорей не бросать

Матросы балагурят, вспоминают смешные случаи, рассказывают анекдоты, а я размяк, чувствую, как вместе с потом выходит из меня усталость, и на душе приятно. Холодный трюм кажется уже далеким и нереальным. Будто и не было его вовсе, будто все это придумал я, сидя вот в этом горячем пару. Дрема наползает, и уже кажется мне, что я в жаркий июльский полдень лежу в степном раздолье и блаженствую после косьбы.

— Гордеич, жив? — откуда-то издалека доносится голос Шевчука.

— Жив.

— Ты где?

— Возле двери.

— Иди сюда, я тебя похлещу.

— Да нет уж, я тут посижу.

— Иди-иди, говорю тебе. Сейчас всю усталость выбью.

Лезу в пар, на голос. Шевчук начинает нещадно хлестать горячим веником, и у меня сладко заныли спина, плечи, ноги. Хочется, чтоб он бил сильнее, чтобы еще слаще ныло тело. Все же гениальный тот человек, кто придумал баню и веник. И странно все это, нереально: среди океана — баня.

— Ну как? — спрашивает Шевчук. — Нарождаешься?

— Нарождаюсь.

— Сейчас передохнуть бы, с пивком, — мечтательно произносит он. — И по новой начать. Второй заход.

После душевой иду в каюту спать. До следующей подвахты. Смотрю на распаренное помолодевшее лицо свое в зеркале. «Ты чо тут делаешь, паря? Ты как сюда попал? Удивил на старости лет, удивил».

Едва касаюсь щекой прохладной и чистой наволочки, как проваливаюсь в сладкую качающуюся колыбель. А во сне меня бьют. Кто бьет — не вижу, но боль чувствую во всем теле.

— Вставай! Вставай, проспишь все! — кто-то тормошит меня за плечо.

Открываю глаза. Надо мною Шевчук. Улыбается.

— На разгрузку? — спрашиваю я, и сердце обрывается.

— Нет, разгрузились уже.

Я прислушиваюсь: за иллюминатором плещет о борт волна, глухо содрогается корпус. Траулер уже на ходу.

— На вахту? — А сам прикидываю: сколько же сейчас времени, чья вахта? За иллюминатором сумерки — моя вахта. Но кто-то другой стоит на руле, раз мы уже на ходу.

— Нет, не на вахту, — смеется Шевчук, поняв мои думы. — На день рождения.

— Какой день рождения?

— Твой. Ты что — заспал?

Я туго соображаю: какое сегодня число?

— Давай, давай! Капитан ждет. Да проснись же ты!

Я встаю и охаю. Все тело болит, стоном стонет, будто меня и впрямь избили. Плечами не могу шевельнуть. Опять ноют, как в молодости, надавы от тяжелого водолазного скафандра. Эти красные отметины на плечах так и остались на всю жизнь, напоминая о том, сколько лет был я водолазом, сколько перетаскал на себе металла. Одеваюсь. Иду.

— Ну, именинник, хлебнул лиха по ноздри? — встречает меня улыбкой капитан.

Стол в каюте уже накрыт. За столом «дед» — еще молодой стармех — и незнакомый мне капитан.

— Начальник промысла, — представляет его мне Носач. — Иванов Алексей Алексеевич.

Невысокого роста, моложавый, с приветливой улыбкой, с чуть раскосыми черными глазами, капитан подает мне руку, и я чувствую крепкое рукопожатие. Позднее я узнаю, что мы воевали совсем рядом: он командовал батареей на полуострове Рыбачий. И родом он из Мурманска, где я «отломал» свою семилетнюю морскую службу. Он, как и Носач, Герой Соцтруда, и они давнишние друзья, уж четверть века бороздят моря и океаны бок о бок.

— Перенес свою штаб-квартиру к нам, — поясняет Носач. — Мой диван мягче.

— Еще не спал, не знаю, — улыбается Алексей Алексеевич и приглаживает аккуратный пробор в волосах.

— А тебя я от вахты освободил, — говорит мне Носач. — В честь именин и чтоб отдохнул, а то напишешь, что у нас каторжный труд без передыху.

И «дед», и начальник промысла, и Шевчук встречают его слова понимающей улыбкой.

— О нас ведь как пишут, — не унимается Носач. — В море — вкалываем, как на каторге, на берегу — пьем, как бичи. Ни просвету, ни солнышка в нашей жизни.

— Это я уже слышал.

— От кого? — удивленно спрашивает капитан. —Да ты садись, вот твое почетное место.

— От матросов твоих.

— Ну вот, — довольно улыбается Носач. — Грамотный народ, книжки читают. Вы же понапишете...

— Я еще не писал.

— Напишешь, — убежденно говорит Носач. — Такую каторгу покажешь. Разгрузку вот как покажешь? Тяжело? Язык на плече?

— Тяжело, — киваю я. — Так и напишу, что тяжело.

— А ты думал, мы тут мед пьем, — опять довольно усмехается капитан. — Работенка наша не для слабаков.

— Да что ты на него навалился, — вступается за меня начальник промысла. — Он еще не проснулся и опять же именинник, а ты его...

— Верно, — весело соглашается Носач и поднимает стакан с вином. — За именинника! — И тут же добавляет: — И за первую сдачу груза. За досрочную разгрузку. Молодцы ребята!

— Так все же за кого? — хочет уточнить начальник промысла. — За именинника, за первую сдачу или за ударную разгрузку?

— За все оптом, — отвечает Носач. —И за то, что ты перешел ко мне.

— Между прочим, «сборная Бразилии» отстала от носового трюма всего на полторы тонны. Молодцы!

Я удивлен, никак не ожидал такого. Бригада инвалидов— и орлы-матросы из носового трюма! Нам ли с ними тягаться.

Шевчук победно подмигивает:

— Тут главное — руководство.

— Ну, ясно, — понимает его Носач. — Где комиссар, там победа.

— Вот Гордеич проснется, — улыбается Шевчук, — и выпустит «Молнию». Надо поздравить матросов. Ударно трудились.

Я киваю. «Молния» так «Молния».

— А это тебе подарок. Омар, —говорит Носач. — Ко дню рождения поймали.

— Омар?

Я гляжу на чудо морское. Полстола занимает. Уже приготовлен по всем правилам.

— Ешь, ешь, — предлагает капитан. — Короли ели. После омара, знаешь... мужчина себя мужчиной чувствует. Королям это необходимо было, фрейлин много.

— А мне-то зачем, в море?

— На всякий случай. Русалка, может, вынырнет, — смеется Носач. — Да ты ешь, ешь. Мясо, в самом деле, королевское.

Омар действительно — объедение. Все же короли не дураки были, знали, что есть.

— Так о чем писать будешь? — опять задает Носач всех волнующий вопрос.

— Об омаре вот. Или тебя с женщиной куда-нибудь на Куршскую косу закину, чтоб у вас любовь была тайная. Начало такое эффектное сделаю. Женщины будут вздыхать и плакать, рвать книгу из рук.

Капитан смотрит на меня серьезно, хочет понять: шучу я или нет.

— Красивая хоть?

— Кто?

— Да женщина эта?

— Сделаем красивую, — обещаю я. — Все в нашей власти. Тебе какую — блондинку, брюнетку или рыжую?

Усмешливые морщины сбегаются возле глаз капитана.

— Главное — помоложе.

— Сделаем. Тебя не шокирует, что я так вольно буду с тобой обращаться?

— А чего шокировать! Если женщина красивая, я согласен, — смеется Носач. — У меня тут раз была корреспондентка из Москвы. Лезла во все, командовать начала, понимаешь... Она, видишь ли, лучше меня знает, как рыбу ловить. Выгнал я ее. Вежливо, правда. На другое судно отправил.