Геннадий Юшков - Живая душа

А он только улыбнулся и по руке меня погладил. Значит, все правильно делала, значит, и упрекать не за что.

До войны в нашей деревне по случаю окончания сельских работ всегда праздник устраивали. После тяжелой работы посидеть за общим столом — что может быть приятнее!

Вспомнила я об этой традиции на одном из заседаний правления. Все обрадовались, меня поддержали.

Устроить праздник нам клевер помог. Да, не удивляйтесь! Сеяли мы много клевера — для наших мест это очень подходящее растение. Несколько лет подряд плодоносит и землю еще укрепляет. А семена клевера в то время дорого стоили. Вырученные за продажу семян деньги мы премиями между колхозниками распределили, а что осталось — на праздник пошло. Настряпали бабы, напекли, пива наварили, Ох, и замечательный праздник получился! За долгие годы войны все так истосковались по веселью и теперь радовались, как дети. Кадриль танцевали, как в былые времена, все девять фигур. Я жену Митрея на кадрили водила, за мужчину. А то сидит баба, пригорюнилась, так я ее на середину за руку вытащила — нечего грустить, все мы вдовами остались, а жизнь-то продолжается!

Втянулась я за это время в работу и уже не чувствовала себя не на своем месте. А забот, неприятностей, конечно, хватало. Все-то ведь у нас прямо под небом, за всем глаз нужен — это не бумагу какую недописанную на столе оставить. То заморозки, то дожди, то опять заморозки. И еще на мою голову уполномоченные из района — пусть в шутку будет сказано, но…

Тогда-то я на них сильно сердилась, а теперь, как подумаю, и жалко даже станет. Ну посудите сами: пошлют иного в колхоз, накачку ему перед дорогой сделают, объяснят, вот он и старается, чтобы потом доложить в район, да побыстрее. А к сельской работе не приучен, никак в толк взять не может, что и когда можно и должно делать. Землю, ее понимать надо, чувствовать… В три-то дня разве научишься?! И такую суету да строгость разведет, не приведи господь…

К примеру, пахать еще нельзя, в земле рука стынет, — говорят, пашите. На лугах трава едва-едва появилась — косить заставляют. Хлеб в силу еще не вошел, из зерен молоко давится — убирайте. Приходилось выслушивать такие приказы, но делали-то мы все равно по-своему.

Однажды майор из военкомата приехал. Здоровущий: если в косилку запрячь, один потянет. Прислали его, чтобы он темпы сенозаготовок увеличил. Повела я его на луга, где бабы косили, он и давай учить меня, командовать, как в армии:

— Чего это они у тебя порознь косят, а не цепью идут?

— Как же, — говорю ему, — цепью-то на таком кочковатом лугу? Тут с оглядкой надо косить, а то можешь и ногу чью-то отсечь. И косы у нас, видишь, «горбуши» — когда косишь, нагибаться надо.

— А почему не «литовками» косите?

— На таком лугу «литовками» никак невозможно. Сдвигать надо скошенную траву-то, чтоб самому потом не затоптать между кочками.

Увидал, что какая-то баба косу положила и в лес направилась.

— А почему они у тебя без спроса отлучаются?

— Мало ли, кому косу отбить надо, кому… пить захотелось.

— Тогда, — говорит, — и с того конца надо косить, окружить этот луг, а в середине встретиться. Вот на войне…

— Не знаю, как на войне, — рассердилась я, — а еще и с того конца нам косить ни к чему. Как сено подсохнет, нам его сгребать и стоговать надо, а ты хочешь, чтобы мы туда-сюда кидались?

— Все равно можно делать быстрее, просто ты командовать не умеешь. А ну, живее, бабоньки! Пошли, пошли, марш, марш!

— Ты бы лучше взял косу да подсобил бабам, чем командовать, показал бы, как работать умеешь, вон шея у тебя какая здоровая!

— Шея моя здесь ни при чем, а я сюда не работать приехал.

— А что делать?

— Организовывать.

— Много ты тут своим криком организуешь, последние люди разбегутся.

Весь день по лугам носился, кричал, работать мешал. Вечером, когда домой возвращались, бабы мне и говорят:

— Что хочешь делай, Анна, но завтра чтобы этого человека не было на лугах.

Рано утром я вместе с бабами на луга отправилась, а перевозчику сказала, чтобы свою лодку на берегу не оставлял.

Проснулся майор, пришел на берег Вычегды, а лодки нет. И перевозчика тоже нет. Увидал, что мы на другом берегу работаем, стал кричать, чтобы перевезли. А мы делаем вид, что ничего не слышим, работой заняты. Весь день он на берегу проторчал, а когда мы вернулись, набросился на меня:

— Нарочно подстроила, да? Ты мне за это ответишь! Кричал, кричал, как дурак, а они будто глухие!

— А мы так и поняли, что какой-то дурак опоздавший кричит, а мы опоздавших нарочно не перевозим. Ты в следующий раз как умный кричи.

Понял он, что со мной разговаривать бесполезно, а может, и еще кое-что понял, потому что в полдень пытался даже помочь нам стога метать.

Пожил бы у нас в деревне еще малость, человеком бы стал… Шучу, конечно. Пусть уж он там на своем месте сидит, где раньше сидел…

После войны меня сватать пытались. Приехал из района инспектор по налогу по фамилии Пяткин. Как-то вечером приходит он ко мне, разговор заводит — о том о сем. Про погоду поговорили. Время идет, а мне назавтра рано вставать; я зевнула, как будто случайно, думала, поймет намек, уйдет. Не тут-то было.

— Может, на крыльцо выйдем?

— Зачем?

— Вечер хороший, и вообще…

Вышли. Постояли, помолчали. Пора, думаю, уходить, время позднее.

— Гм… Анна. Я вот что сказать хотел.

И опять замолчал. Жаль мне его стало, помочь решила:

— Да ты не свататься ли пришел? Если свататься, то напрасно, двором ошибся. У нас в деревне без меня вдов хватает, пойди поищи.

— А ты не вдова, что ли? Или все мужа ждешь, надеешься?

— Жду или не жду, мое дело, тебя не касается.

— Любить тебя буду, Анна!

— Без твоей любви жила и дальше проживу. — И ушла в дом.

А посреди комнаты свекровь стоит, насмерть перепуганная, ждет меня.

— Свататься приходил?

— Свататься.

— А ты что сказала?

— Что свекровь не пускает.

Сразу старуха успокоилась, и больше на эту тему у нас разговоров не было…

Сейчас мы живем неплохо, да вот если б не война, намного дальше вперед ушли бы. Не надо большого ума, чтобы понять, как она нас затормозила. Я не говорю уже о тех, кто полег на чужбине, назад не вернулся. А сколько городов, сел, заводов, фабрик смел с лица земли проклятый Гитлер! Надо было все это восстановить в короткий срок. В тяжелом положении вся страна была, не только наше село. Люди это понимали и поэтому не спорили, когда нас сверх поставок налогами облагали. Вот, например, отправили мы на Украину одиннадцать коров — это для одного села очень много, — а ведь могли бы отдать две или три. Сказали бы, что остальные бруцеллезом больны, — и ничего, не осудили бы нас. Только совесть не позволила, потому что сердце болью наполнялось за тех незнакомых людей на далекой Украине, которым пришлось в сто раз тяжелее, чем нам. Жить только для себя — значит, вообще не жить.