Геннадий Юшков - Живая душа

— Горностай спрятался! Собака хочет схватить, а ты не пускаешь! Конечно, она укусит!

Собака яростно зарывалась в сено, стожок трясся и качался.

Марина вытерла слезы.

— Я же не знала… Бросается на меня, как бешеная…

— Что ты, — сказал Александр, — она еще подружится с тобой. Защищать станет.

— Второй рукав оторвет.

— Нет, она умная. Кого хозяин любит, того и собака полюбит.

Вот таким глупейшим манером Александр объяснился в любви. Опять едва понимал, что говорит ей, стучало в висках, лицо горело, как ошпаренное.

Собака запрыгала перед ними с горностаем в зубах, Александр машинально взял зверька, сунул в карман лаза — кожаной охотничьей безрукавки.

И вдруг проговорил:

— Меня же ненадолго возьмут. На два года всего.

— Зачем мне про это думать, Саша?

— Разве непонятно?

— Вообще-то зачем я тебе нужна? — сказала Марина с неожиданной горечью. — Зачем? Зачем?

— Давай поженимся.

— Ты сумасшедший. Кто нам позволит?

Она наклонилась и стала укладывать на санки слежавшиеся пласты сена. Александр сгреб в охапку весь оставшийся стожок, поднял.

— Подвинь санки. Вот так. Увезем сразу.

— Не надо. Я сама.

— Жена должна слушаться мужа, — сказал он.

— Я еще не жена.

— Давай поженимся. Я тебя очень прошу.

— А как же ваша поговорка? — спросила она. — «Роч — ступай прочь»?

Действительно, слышал он такую поговорку. «Роч» — это значит «русская». Обнимайся, парень, даже целуйся, а дойдет дело до свадьбы, так «роч — ступай прочь!».

— Наплевать на поговорку, — сказал он. — Давай поженимся.

— Лучше я подожду, пока из армии вернешься.

— Нет.

— Я подожду. Не веришь, что я буду ждать?

— Давай завтра пойдем в сельсовет. Я очень прошу.

Он твердил эти слова, как заклинание. Не мог он сейчас приводить разумные доводы, не мог растолковывать, что не доверяет ее отцу, что спешит подать пример другим парням и девушкам, что, наконец, мечта у него есть: вернувшись из армии, увидеть собственного сына или дочку… Он лишь твердил, как заклинание: «Давай поженимся!»

Степан Гнеушев долго смотрел на него в упор, будто просвечивая насквозь янтарными своими глазами.

— Ты зачем пришел?

— Мы решили с Мариной пожениться, — сказал Александр.

— Во-он что… — изумленно проговорил Степан и спиной отворил дверь. — Ну, милости просим. Садись за стол. Вопрос сурьезный…

— Если вы не согласны, мы все равно поженимся.

— Даже так? Ну, молодец. Значит, считаешь — я поперек встану? А почему бы это?

— Ну… я — коми, она русская…

— Только и всего? — Степан беззвучно посмеялся. — Ну, был бы я тогда дураком круглым… Женитесь. Чего лучше — парень ты справный, здоровый, да еще и не меченый.

— Как — не меченый?

— Да не из поселка, не из кулацкой семьи. Чистый. Разве худо, что на Маринке двойного пятна не будет?

— А-а, вон что… — сказал Александр.

Степан усмехнулся, показывая великолепные крупные зубы:

— Али странно, что я об этом думаю? Дак ведь ожегся. Теперь поневоле станешь думать. По какой речке плывешь, оттуда и воду пьешь. Ты и сам небось раздумывал да взвешивал.

— Я не раздумывал, — сказал Александр.

— Ой ли? Неужто так любишь, что голову потерял? Бывает, бывает… Потом только не раскаивайся. Родителям говорил?

— Нет еще.

— Скажи, скажи. Пусть знают. И еще скажи, что свадьбу играть у меня будем. И жить перейдешь ко мне.

— Это почему?

— А я лучше живу, — сказал Степан. — Лучше любого твоего колхозника. И всегда буду лучше жить. Поставил я себе такую задачу и до конца дней буду ее исполнять.

Александр вспомнил все, что рассказывали о Гнеушеве.

— Я не знаю, — медленно проговорил он, — правильно там или неправильно вас раскулачивали…

— Не знаешь, — кивнул Степан.

— Я только знаю, что такая задача мне не нравится.

— Это поначалу, — успокоительно произнес Степан. — После разберешь, где слаще. Ты не боись, второй раз меня не раскулачат. Хожу с оглядкой, все законы соблюдаю до точечки. Но внутри этих-то законов я уж ничего не упущу. И внутри законов есть простор.

— Говорят, вы корову не заводите оттого, что налог не хотите платить?

— Верно, — сказал Степан. — У меня коз десяток. Молока имею вдоволь, а поставки не плачу. Законно.

— Назло делаете?

— Я за что на гражданской-то воевал? — сказал Степан. — Я за справедливость воевал. Пускай в чем хошь меня после обманули бы, руками бы развели: «извиняемся, мол, просчетец вышел, нету тебе обещанного!» — я бы не пикнул. Но справедливость мне все-таки подавай. Ее за морем покупать не надо, долго строить не надо. Ее на всех должно хватить…

— А вы сами-то… всегда по справедливости делаете?

— Когда? — спросил Степан. — Раньше али теперь? На фронте я жизнь свою в грош не ставил. Была мне в этом корысть? Стреляный, саблями рубанный. Оттого только и выжил, что здоровья через край. Но ежели теперь мне по левой щеке ударили, я правую подставлять не согласен. Не за это я кровушку проливал… В общем, спорить с тобой мне излишне, объясняться тоже. Постановляем так: беру я тебя в хозяйство, а Маринка из дому не уйдет.

— А если уйдет все-таки? — спросил Александр.

— Не, — сказал Степан. — Попробует, дак я в дверях ее прищемлю, как кошку.

Этим же вечером Александр поговорил и со своими родителями.

— Я женюсь.

— Чего-о?! — Отец подшивал валенок и чуть палец шилом не проткнул.

— Женюсь.

— На ком это?! — подбежала мать.

— Есть одна девушка. Из поселка.

— Русская? — ахнула мать, всплескивая руками. — Из раскулаченных? На порог не пущу!..

— Чья она? — спросил отец.

— Степана Гнеушева дочка.

— Ну, вот это нашел, так нашел… Из всех грибов — самый червивый.

— Она что — выбирала себе отца?! — вскипел Александр. — Ее сюда маленькой девчонкой привезли! В чем она виновата?!

— Не виновата, правильно. Но только подумай, в какой обстановке она росла. Какие речи за семейным столом слышала. Ее кто воспитывал, кто учил?

— Ты же сам говорил когда-то: пусть их ребятишки на другую дорогу сворачивают! Но теперь хочешь эту дорогу закрыть?

— А я ничего и слышать не желаю! — закричала мать. — Ты сначала в армии отслужи! Эка, надумал: перед самым отъездом жениться! Вернешься, тогда видно будет!

Отец поспешно согласился:

— Это самое верное. Может, еще десять раз передумаешь и скажешь спасибо, что тебя отговорили.

Александр понимал, что рушатся последние надежды. Нет выхода. Впереди — беспросветность, и помощи ждать неоткуда. Он один против Степана Гнеушева, против родителей и, может быть, против самой Марины. Еще неизвестно, захочет ли она уйти из родного дома. Александр не успел ее спросить об этом. Вполне возможно, что Степан Гнеушев воспитал дочку на свой образец.