Геннадий Юшков - Живая душа

И главного, основного не знает Александр — любит ли его Марина? Может, он просто ей нравится и не больше того. А уйдет Александр в армию, и непрочное чувство у Марины угаснет, исчезнет.

Имеет ли он право настаивать на своем решении? За ошибку будет расплачиваться не он один…

Но если разговор начат, надо выкладывать всю правду, Александр сказал:

— Это еще не все. Степан Гнеушев требует, чтоб я перешел жить к нему.

— Как это?!

— Он Марину не отпустит. Лучше, говорит, придавлю ее.

— Гос-споди… — охнула мать. — Да он что же — зверь? И звери-то детеныша собой заслоняют…

— Не знаю, зачем ему это, — сказал Александр. — Или страшно, что один останется. Или хочет, чтоб дети и внуки были такими же. Не знаю. Но могу поверить, что Маринку он не пожалеет.

Отец распрямился на лавке, заморгал:

— Значит… ты к нему пойдешь?

— Я не знаю, как поступить, — сказал Александр. — Надо решать, и сейчас же решать, а я не вижу выхода.

В сенях стукнула дверь, чьи-то шаги послышались. Было уже поздно, и тьма на дворе непроглядная, и непогода. Все они обернулись к дверям, удивляясь нежданному гостю.

Марина — в красном стареньком платье, в полушубке с драным рукавом — стояла на пороге, вытирая тающий снег на лице.

— Я пришла потому… — сказала она, — потому… что завтра уже не смогла бы прийти…

Светлеет на востоке небо. Вот и утренний ветерок потянул от леса, дохнуло свежестью, запахом смолы и хвои. Живой шепот родился в кронах деревьев. Лес будто вздыхал, пробуждаясь от ночной дремы.

На пригорке, где разбросана требуха, возникло какое-то движение. Волк? Александр осторожно выдвинул ружье, пригляделся… Нет, это не волк. Сойка с хохолком на голове, с пестрыми крыльями, проснувшись спозаранку, явилась на даровое угощение. Клюнет — и оглядывается кругом. Эх, если заметит на сосне человека, поднимет трескотню на всю округу.

Теперь и шевельнуться нельзя. А в левом боку — ноющая боль, вот-вот она полоснет нестерпимо, как тогда на дороге… Не кувырнуться бы с насеста.

Медленно-медленно Александр отклонился назад, медленно-медленно подтянул ружье. И вдруг вспомнил, что это уже было однажды — вот такое же мучительное движение по волоску, по миллиметру, и надо пересиливать боль, и терпеть, и не качнуть перед собой даже веточку, даже хвоинку… Да, это уже было. Волховский фронт, снайперская дуэль и двадцать второй немец. Нет, уже двадцать третий.

Вспоминать прошлое — это как ягоды собирать. Нагнулся за одной ягодкой, а в глаза бросились и вторая, и пятая, и десятая, и уже не остановиться, все берешь и берешь.

Он тогда не подозревал, что уходит в армию не на два года, а на целых шесть лет.

Отгуляли небогатую свадьбу, ежечасно боясь, что нагрянет Степан Гнеушев и силком уведет Марину. Ждали этого и всю следующую неделю, пока Александр еще был дома. А затем — пристань на реке, пароходный гудок, отдаляющиеся люди на берегу и заплаканная Марина в сползшем на плечи платке, снег блестит на черных ее волосах, рука поднята, машет, машет, прощается…

С тяжелым сердцем уезжал Александр. Что теперь будет? Вдруг Степан Гнеушев только оттого и не нагрянул, что выгодней было повременить до отъезда зятя? А теперь появится и уведет дочку. Но если даже и не появится, оставит ее в покое, то все равно неизвестно, уживется ли Марина в новой семье. Мать Александра не говорит по-русски, Марина не знает языка коми. Надо вместе хозяйничать, а все у них разное — и привычки, и взгляды, и вкусы.

Тревога одолевала Александра. Ждал писем. Первой пришла весточка от отца — сдержанная, немногословная: живем хорошо, Степан Гнеушев не объявлялся, все здоровы и тебе кланяются. Потом, наконец, пришло письмо и от Марины. Странно было держать в руках листочек, исписанный незнакомым почерком, и представлять, что это рука Марины… «Не волнуйся, Сашенька, мы живем очень дружно»… Правда ли? Перечитывал и не знал, можно ли верить.

Затем из отцовских писем выяснилось, куда запропал Степан Гнеушев. Оказывается, валил дерево в лесу, не сумел увернуться, придавило ноги. Случилось это как раз накануне свадьбы Александра с Мариной — будто нарочно судьба вмешалась. В больницу Степан не поехал, лечится домашними средствами; Марина хотела его навестить, так он не позволил, выгнал.

К новогоднему празднику пришло известие, которое было самым дорогим подарком Александру: «…а еще боюсь сглазить, только у Марины будет ребеночек»… Материнские каракули. Пишет по секрету от всех и даже Марину опередила.

Вопреки тревогам и опасениям, жизнь выравнивалась. Родителям Марина пришлась по нраву, никаких ссор в семье. Степан Гнеушев, ко всеобщему удивлению, заколотил избу и уехал из поселка. Нанялся сторожем в какой-то отдаленный лесопункт.

В августе Марина родила мальчика. «Он очень похож на тебя, Сашенька. Я тоже боялась, что он будет похож на цыганенка. А он беленький, и глаза синие»… Теперь Александр нетерпеливо считал месяцы и дни, оставшиеся до возвращения домой.

Но демобилизация отчего-то задержалась. Минули еще одна зима, еще одна весна. И грянула июньским утром война.

Двадцать три фашиста на боевом счету Александра. И один соотечественник.

Первым случилось убить не врага, а своего же однополчанина. Под Старой Руссой выходили из окружения, тащились на пределе сил и возле какого-то проселка наткнулись на немецких мотоциклистов. Залегли, пережидая. Боеприпасов не было, чтоб ввязываться в схватку. Да и не знали, велика ли немецкая колонна. А мотоциклисты все тарахтели, мелькая за деревьями, колонна тянулась, тянулась, показались фургоны под маскировочной сеткой, полевые кухни.

И тут сосед Александра, пожилой и всегда спокойный мужик, внезапно вскочил с земли. И двинулся к проселку, размахивая задранными вверх руками.

Александр догнал его в два прыжка, рванул за плечо:

— Свихнулся?..

— А-а, катись оно все! Хватит! Надоело! — И заорал во всю глотку, чтоб немцы его услышали.

Кто знает, на что он рассчитывал. Торопил ли собственную смерть — и такое бывает на фронте, — или, наоборот, спасал свою шкуру, надеясь уцелеть в плену? Спрашивать было некогда, сотня человеческих жизней зависела от этого полоумного крика. Поняв, что мужика не остановить, Александр ударил его прикладом в затылок. Но немцы услышали крик, часть колонны остановилась, и вскоре по жиденькой рощице, где укрывался Александр и его товарищи, был открыт минометный огонь.

Половина батальона так и осталась навсегда в этой дымящейся березовой рощице. Александр был ранен в голову, но все-таки выбрался оттуда живым.

А второй раз его ранило на Волховском фронте, когда шла эта снайперская дуэль, и он почти не надеялся, что останется в живых.