Александр Миронов - Только море вокруг

— Есть поступить в распоряжение командира транспорта «Коммунар»! — без тени улыбки в занозистых черных глазах вытянулся Яков. — Разрешите вопрос, товарищ батальонный комиссар?

— Вопросы в штабе. Алексей, ты на берег?

— Да.

— Прошу на катер.

Ушеренко не обманул. В этот же день обе пушки были установлены на корабле. Под вечер, возвращаясь на судно, Маркевич еще издали увидел четкие контуры длинноствольных орудий на носу и на корме «Коммунара». Сердце радостно дрогнуло: ну, черт побери, пусть теперь сунутся самолеты или подводная лодка!

Захотелось поскорее очутиться на палубе, собственными руками потрогать пушки, проверить, легко ли поворачиваются. Алексей с нетерпением посмотрел на штурвального катера — нельзя ли быстрей? Но для того все это давным-давно уже стало привычным, он вел катер «по ниточке», впритык подошел к борту парохода и с удивлением взглянул наверх, на спардек: почему никто не принимает фалинь?

С палубы послышались суматошные крики, топот ног по железному настилу, громкий голос Ушеренко, как будто распекавшего кого-то. Маркевич поймал насмешливые искорки в глазах штурвального: ну и пароход, ну и команда, ну и дисциплинка… «Вот они плоды невмешательства Ефим Борисовича! — закипая от злости, подумал Маркевич. — Стоит отлучиться, и сразу бедлам!»

Улучив мгновение, когда катер поравнялся со штормтрапом, он прыгнул на ступеньку и начал карабкаться наверх. А едва голова его поднялась над планширом фальшборта, как в уши, в лицо ударило такое оглушительное «бумм!», что чуть руки не разжал.

Над задранным к небу стволом носовой пушки всплыло сиреневатое облачко дыма. Привычно и ловко перебрасывая тело на палубу, Алексей услышал протяжный, звенящий от напряжения голос Ушеренко:

— Слева… курсовой…

И вдруг, заглушая его, на берегу и на кораблях на рейде загрохотала ожесточенная артиллерийская пальба. Яков взмахнул рукой, и пушка «Коммунара» выстрелила еще раз, потом еще и еще. Не совсем понимая, что происходит, почему, зачем эта стрельба, Маркевич побежал на мостик и только отсюда разглядел сигнальные флаги «воздух!», развевающиеся над всеми тральщиками и на высокой мачте на берегу.

Самолетов противника не было видно, хотя белые облачка разрывов зенитных снарядов все гуще вспыхивали над островками, прикрывающими с моря вход на рейд. На мостик почти одновременно примчались рулевой и Лагутин. Лицо у штурмана было бледное, но возбужденное, азартное, словно вот-вот готовился он пустить в ход свои кулаки.

— Старпома на мостик! — крикнул ему Маркевич, несколько раз из края в край перебрасывая ручку машинного телеграфа. — С якоря сниматься!

— Есть! — Семен умчался на полубак.

Но сниматься с якоря, маневрировать, уклоняясь от вражеских бомб, не пришлось: на пароход обрушился давящий рев моторов, над самым рейдом промелькнули и исчезли в стороне моря едва уловимы для глаз зеленые точки, и на береговой мачте торопливо всплыл новый сигнал «Отбой!»

— Отбой, товарищ командир! — поднявшись на мостик, козырнул Ушеренко. — Сафоновцы пошли, дадут им сейчас прикурить…

Вид у Якова был такой довольный, такой восхищенный самим собой, что Маркевича подмывало объявить ему благодарность за отличную службу. Ведь не шутка же: не успел установить пушки, как первым на рейде открыл огонь по противнику!

Ушеренко, кажется, и сам ожидал похвалы: приосанился, вытянулся во весь свой маленький рост, поблескивая глазами-вишнями. Но торжественное настроение испортил старший помощник. Голова его со сдвинутой на затылок фуражкой, с раскрасневшимся лицом и большим унылым носом показалась над верхним краем трапа, и бесстрастным голосом Ефим Борисович доложил:

— Товарищ капитан, у кочегара Гуслякова или вывих, или перелом ноги. Придется отправить на берег.

«Ч-черт! Мысленно выругался Маркевич. — Как его угораздило?» А вслух распорядился:

— Спустить шлюпку. Первую помощь оказали?

— Поскользнулся, упал, — Носиков сделал вид, что не расслышал вопроса. — Я сам схожу, устрою его в госпиталь…

Голова старпома скрылась так же внезапно, как появилась, и Алексей с неприязнью вздохнул: до чего нудный человек! И на мостик не поднялся, не доложил, как полагается. «Нет, Никанорыч, пожалуй, не ты, а я прав: не сработаться мне с ним, ни за что не сжиться…»

Чтобы не думать о Ефиме Борисовиче, он повернулся к Ушеренко:

— Ловко у тебя получилось. Раньше всех…

— Эт! — вяло отмахнулся Яков. — Думаешь, я специально? Хотел испробовать, как действует королева, хлопнул разок и угодил в самую точку: тревога! Ты только Домашневу не говори об этом — житья не даст.

Он помолчал, о чем-то подумав.

— Леш, — попросил, — можно, я хлопцев погоняю: потренирую? Которые от вахты свободны? Пушку им объясню: что к чему, как подносить снаряды, как заряжать…

— Не возражаю.

Ушеренко улыбнулся.

— Золотце в артрасчет просится, аж трясется весь: «дай пальнуть!» Горизонтального наводчика думаю из него сделать. Хочешь посмотреть, как примчится на полубак?

— А ну!

Яков сбежал с мостика, и через минуту по всему пароходу разнеслись громкие, прерывистые, электрические звонки. «Ого, даже колокола громкого боя успел установить!» — с одобрением подумал Маркевич, через обнос глядя в сторону полубака и на носовую палубу. Там, обгоняя друг друга, уже мчались поднятые сигналом тревоги матросы и кочегары. Но раньше всех взлетел по трапу на полубак Егор Матвеевич Закимовский. Он сразу прилип к краснофлотцу из бригады артиллерийских сборщиков, занявшему боевой пост наводчика, старательно повторяя каждое его движение, каждый жест, не видя и не слыша ничего, происходящего вокруг. Боцман Яблоков легко, как игрушечные подхватывал и передавал к пушке тяжелые блестящие снаряды, вместе с ним суетились, толкались мешая один другому, подвахтенные матросы и кочегары. Шум, суета, ругань стояли такие, что Маркевич поморщился: вот почему так саркастически усмехнулся штурвальный катера. «Не только ногу можно сломать, как Гусляков, но и головы лишиться». Хотел было прекратить нелепую суматоху, однако не стал вмешиваться. А чтобы не видеть этого подобия учения, не раздражаться, потихоньку ушел в каюту дописывать письмо матери.

А Ушеренко тоже не вмешивался, как бы со стороны наблюдая за происходящим на полубаке. В черных глазах его время от времени вспыхивали насмешливо-злые огоньки, брови хмурились, на скулах ходили тугие желваки: вот-вот закричит, затопает ногами, распушит всех на чем свет стоит! Но трое краснофлотцев без слов понимали своего командира, и все время получалось так, что ни одному коммунаровцу ни разу не удавалось вплотную приблизиться к пушке. Сунется парень — так бы и ухватился вот за этот рычажок, за этот штурвальчик, но на нем уже лежит уверенная и спокойная рука артиллериста. Сам бы нажал вон ту кнопку со странным названием «ревун», а не подступишься к ней. И постепенно задор начал спадать.