Юрий Красавин - Хорошо живу

Почему я так странно волнуюсь, стоит мне только глянуть на нее? Другие мне просто нравятся, и радостно их видеть, но Надя повергает меня в такое волнение, что голос мой становится чужим, а шутки натужными, неестественными. Да и не мне одному она нравится, не одного меня интересует: вон рыжий из механического цеха то и дело останавливает на ней свой взгляд. Ишь, губа у него не дура — в нынешней компании девчат Надя конечно же лучше всех: пухленькая, кругленькая, словно однажды чудесным образом выпекли ее из сдобного теста, замешенного из белой муки, сливок и яичного белка. И бела, и нежна, и румяна, и бесконечно мила эта Надя. На нее хочется смотреть и смотреть, а уж если бы взять ее за руки, если б обнять… Тут у меня от волнения сохнет во рту, и я отвожу глаза.

Машина остановилась у одинокого сарая, возле которого врыты в землю грубо сколоченный длинный стол и скамьи; рядом большая куча золы, головешки, закопченные ведра, котел, кладка березовых плах и чурбанов. Вокруг широко простираются луга, заросшие редкими кустами; маленькая деревня едва видна, а в отдалении со всех сторон лес и лес. Половина этого огромного луга от леса с одной стороны до деревни с другой уже гола, и на ней стоит недавно сложенная скирда сена. Вторая половина заросла травой или расчерчена кривыми валками скошенной и уже подсохшей травы.

Сено оказалось и в сарае, толстым слоем, основательно утоптанное и умятое. Видно, на нем ночевала предшествовавшая нам смена — это она воздвигла огромную скирду на лугу. Надо полагать, славно они тут пожили!

Наша машина уехала, и мы некоторое время осматривали сарай и столовую под открытым небом.

— Что, и это все? — весело вопрошает Клава. — И тут мы должны жить? А где кресла, диван, кровать с пуховой периной?

Ей ответили смехом.

— Где телевизор, ванна и, простите меня, где здесь санузел?

— Полный дискомфорт и совершенное отсутствие всякого сервиса, — заключил я и заслужил заинтересованный взгляд Нади, а Люся Криницына покосилась на меня иронически: опять-де Котельников к месту и не к месту щеголяет терминами!

Рыжий тоже осматривался, но молча и деловито. Он подошел к дровяной кладке, поставил один чурбан на попа, вытащил откуда-то топор, несколько секунд цепко, зорко присматривался и вдруг со страшной силой ахнул топором. Чурбан, крякнув, раздался надвое, и рыжий, напрягая мускулы, разделил половинки руками.

— Титан! — восхитился я. — Антей, раздирающий пасть льву!

Надя опять посмотрела на меня благосклонно.

— Геракл, удушающий змея!

Рыжий поставил плаху стоймя, и секунду спустя та раскололась словно сама собой. Поставил четвертушку — и два полена поскакали по траве в разные стороны, как живые.

В эту минуту я невольно позавидовал рыжему: уж больно лихо и сноровисто у него получалось.

Мы расположились кто где, однако солнышко вынудило спрятаться в тень: одни уселись под разросшимся кустом бредины, другие ушли в сарай, девчата и я с ними легли у стены снаружи. Только рыжий махал топором на солнцепеке.

— Дурака работа любит, — пробормотал я как бы сам себе и опрокинулся на спину: любимое занятие — наблюдать за облаками.

Людочка и Лидочка засмеялись, потом стали шептаться; я краем глаза вижу: они то и дело поглядывают на рыжего. Да и Надя тоже…

Рубаху он скинул, работает не спеша, как бы с ленцой или с раздумьем, словно наслаждается, вкушает, смакует дорогое удовольствие. Все это пижонство, и больше ничего, иначе говоря, мужское кокетство: нате посмотрите, какой я трудолюбивый, да сильный, да умелый. Знаем мы эти штучки! Если б не было с нами девчат, если б не Надя, он сейчас смирно лежал бы в тенечке, как все, и подремывал.

Дядя Вася и Данилыч, покуривая, наблюдают за его работой, одобрительно переговариваясь:

— Ничего, получается… Ишь, он не просто так, не силой берет, а приглядывается к слою, к трещинам…

— А я что говорю! Топор держать может…

— Видно птицу по полету, добра молодца по соплям, — добавил я.

— Дядь Вась, чего расселся! — подзадорила Клава. — А ну, покажи и ты удаль молодецкую. Выходку покажи!

— Да я уж показывал, — отозвался тот. — Только давно это было.

— Теперь он у пивного ларька показывает, — уточнил добродушный Данилыч.

Клава без лишних церемоний сняла кофту, сидела в юбке и белом с кружевами лифе, даже подол юбки подобрала повыше, чтоб колени у нее загорали. Раздевается и толстуха Шура, осмелели и девчата.

— Девки, — говорю я им по-свойски, — вы хоть не забывайте, что тут мужчины есть.

— Где? — удивилась Клава и с преувеличенным вниманием оглянулась вокруг.

Судя по всему, мужчин возле сарая она не обнаружила. Пора уже и возмутиться:

— А я?!

— Это еще надо проверить.

— Дядь Вась! Издеваются над нами, мужчинами. Что делать?

— Там видно будет, — отзывается смирный дядя Вася.

Рыжий накидал уже большую груду поленьев, воткнул топор в плаху и подошел к нам:

— Ну что, может, пойдем поработаем, а? Сено нужно ворошить. Солнышко-то вон где! В сарае грабли и все прочее…

— Ты иди, мы тебя догоним, — дружески говорю я ему, и девчата поддержали меня смехом.

Кто же виноват, что они такие смешливые!

Рыжий берет в сарае грабли и уходит.

— И правильно! — напутствую я его. — Каждому по способностям. А мы, пожалуй, пойдем искупаемся. Тут, мне говорили, речка неподалеку есть. Если, конечно, ее не упразднили или не закрыли на переучет. Пошли, девчата!

Когда мы вернулись, у костра уже хозяйничала повариха. Пламя вылизывало закопченные бока чугунного котла, из которого пахло свежей картошечкой и еще чем-то весьма ароматным.

Дядя Вася с Данилычем мирно спали в тени сарая, а неподалеку от них столь же мирно пасся привязанный к кусту серый толстенький барашек; он пощипывал траву и, быстро-быстро жуя, внимательно поглядывал в нашу сторону.

— Ну вот! — обрадованно заявил я. — Суп с бараниной нам обеспечен!

Надя, смеясь, оглянулась, и взгляд ее меня сильно порадовал. Люда и Лида захихикали, поглядывая то на меня, то на барашка.

— Мяса пока нет, — извиняющимся тоном сказала повариха. — Но завтра будет обязательно.

Это была приветливая деревенская старушка в платочке и цветастом переднике.

— Ничего, мы пока похлебаем с баранинкой вприглядку, — я подмигнул барашку, и, кажется, он сделал то же самое мне в ответ. Очень смышленая скотинка.

Люда и Лида подошли к нему, присели на корточки, стали кормить булкой из своих домашних запасов. Барашек совсем ручной, смешно и охотно бодался и так же охотно давал себя погладить.

— Глядите-ка, — удивленно вымолвила Надя, указывая кивком головы: невдалеке на лугу неустанно махал граблями рыжий.

Половина большой площади, окаймленной ольховыми кустами, топорщилась клоками сена и была чуть темней, вторая половина еще не тронута; между ними и ходил рыжий, взмахивая граблями; дошел до края, повернулся к нам спиной и стал удаляться, двигаясь размеренно, словно танцуя. Рубаху он повязал вроде фартука, спина пламенела от загара ли, от жары ли.