Иван Торопов - Избранное

Я с трудом приволок Теличкину тяжеленное ведро с асбестовой закупоркой. Дескать, вот — задание выполнил. Петренко взял полведра, а возвращает полное…

Смотрю, на пупырчатом плутоватом лице Теличкина погасла улыбка. Взялся за дужку ведра:

— Тяжесть-то какая… Что за чертовщина?

— Клиренс, — говорю я серьезно. Потом и выложил все, как велел Петренко. О кислоте особо подчеркнул. Как бы глаза не выжгло.

Смотрю — Теличкина моего за живое задело загадочное ведро. Вернулись остальные курсанты, а он все вертится возле подарка, принюхивается, ворчит:

— Может, они, лешаки, гранаты заложили… Или дымовые шашки… — струхнул Теличкин. Они, видать, хорошо изучили друг друга. — От Петренко всего можно ожидать — откроешь и в самом деле звезданет, разворотит морду перед самой демобилизацией…

— Хы! — совсем забеспокоился Теличкин, но все еще в открытую не хочет признаться, что разыгрывал меня.

Ну уж и помучался он! Только часа через два осмелился распаковать… Оказались там: здоровенный кусок стальной подвески, два огромных крюка от троса и несколько гаек величиной с кулак. А чтобы не громыхали все эти железяки, их переложили землей, разбавленной отработанным маслом.

— Так это и есть — клиренс, — говорю я Теличкину, хотя сам еле сдерживаюсь от смеха.

— Ну, гады! — плюется Теличкин. — Ну… Братцы, уж вы-то хоть помалкивайте, не звоните, что так долго не открывали проклятое ведро. Ну, паразиты!

Но уж ничего не могло спасти Теличкина. Долго, со смаком потешались над ним: ну, как, мол, Митя, клиренс-то не прокис?

Посмеялись мы и снова принялись за работу. Общими усилиями приподняли толстую броневую плиту над моторным отделением, или по-другому — над трансмиссией. И Теличкин показал, как надо вниз головой нырять до самого дна трансмиссии. Здесь, позади башни, дизель, коробка передач, разные фильтры, сцепления тяг и так далее. Можно сказать, здесь самое железное сердце танка, его печень и легкие. И все густо пропитано маслом и соляркой.

Вооружившись тряпками, смоченными соляркой, два курсанта нырнули в железное нутро трансмиссии. Теличкин заранее предупредил их:

— Когда будете подбираться к самому дну, один другого посменно за пятки поддерживайте.

Совет резонный, а то, не умеючи-то, можно и совсем застрять головой между блоками и всякими там фильтрами.

Еще двоим механик велел очищать от толстой грязи ходовую часть — огромные стальные катки, так называемые ленивцы, обтянутые толстым резиновым бандажом.

Мне он поручил прибрать и почистить внутри башни, можно сказать, культурную работу дал. Видать, все же стеснялся своего розыгрыша с клиренсом.

Я откинул командирское кресло на шарнирах, обитое черной кожей, и с удовольствием утвердился на нем. Посидел, осмотрелся… Вчера здесь все напряженно пульсировало и грохотало, дышало жаром солярки и пороховой гарью, сухая пыль набивалась в горло и в глаза, яростно урчал двигатель…

Теперь же все было тихо, все потонуло в мертвой железной тишине. Необычной прохладой веет от остывшей брони. Настороженно молчит пушка. Даже и не верится, что это холодное, безжизненное железо вмиг может грозно ожить.

Мягкой фланелевой тряпочкой я аккуратно протер радиостанцию — приемник и передатчик, почистил умформер, преобразующий энергию для радиостанции, и прицел. Потом грубой ветошью принялся за спаренный с пушкой пулемет и казенную часть самой пушки. И приятно мне было это соединение с боевым железом, хотя руки мои к дереву больше приучены…

До обеда мы со всех сторон драили танк. А после — все вместе, во главе с Теличкиным, принялись чистить ствол пушки. Ну, скажу я вам, это занятие не для всякого…

Сколько можно, опустили ствол пушки книзу. Деревянной колотушкой вбили в дуло пыж — чурочку, обмотанную ветошью, а потом начали колошматить об него жердиной, все дальше вгоняя пыж внутрь ствола. А он никак не идет, потому что тесно пыжу в стволе. В две линеечки встали мы, лицом друг к другу. Высоко поднятыми руками замахнемся жердиной и со всей нашей общей силы враз жмякнем — «о-оп!». В шесть пар рук грохаем по пыжу, а он еле-еле идет. И неудобно бить так-то, вытянувшись, очень быстро иссякает сила…

И Теличкин, по старому опыту, решил ускорить дело. Велел он всем отойти, а мне — придерживать жердину ближе к концу. Сам он взялся за колотушку. Предупредил, чтоб я не психовал, держал ровнее. И — начал колошматить… впрочем, и у других танков застучали колотушки. Держать жердину не тяжело, но и не весело: прямо у моей головы свистит деревянная колотушка. Даже страшновато.

Вскоре мы меняемся с Теличкиным местами — я беру в руки тяжелую колотушку, а он придерживает жердину. Но сначала он спросил:

— Ты, Федя, на гражданке-то как? Работал когда с таким инструментом? Не забудь, мне скоро демобилизовываться…

— Не бойся… — смеюсь я в ответ. — Я, поди, родился с топором в руке. Лесоруб.

— Ну, тогда давай.

Я до одури колошматил по жердине, прогоняя пыж в тесном канале ствола.

Затем еще одна пара курсантов меняется на этом «станке», тоже ладно отстукивают, чувствуется еще гражданский навык.

Последними встали Сотанин и Лютиков. Сотанин-то с меня ростом, жилистый, сильный, весь какой-то прочный, — пожалуй, он далее всех продвинул пыж. Потом на его место встал Лютиков, самый нерасторопный среди нас.

— Да ты можешь ли, колотушкой-то? — спрашивает у него Теличкин.

— Я? — обиделся тот. — Да я дома… Да мы с отцом дома-то цельную избу построили, почти вдвоем!

— Ну, смотри…

Лютиков несколько раз хлестанул жиденькими своими руками, вроде ничего. Сотанин стоит боком к нему и придерживает жердину. Но тут… тут наш домостроитель ка-ак звезданет ему! Мы все вскрикнули, кинулись. А Сотанина словно подкосило, грохнулся в рост.

Солдаты собрались вокруг нас, испуганный помкомвзвода примчался, окрысился на Теличкина:

— Да как же так?

— А что же я? Один должен за всех вкалывать? — огрызнулся тот. — Всегда так чистили пушку, и ничего. Незачем сопляков набирать в танкисты.

Сотанина увели в санчасть, а мы снова принялись за пушку.

— Ну, Лютик! Ну, домостроитель! — злился Теличкин. — Устроил ты нам… Ты не дом, ты конуру собачью строил… А ну, держи-ка жердину!

— Теличкин, перестань нарушать правила безопасности! — вмешался помкомвзвода Разумнов. — Не то уведу людей.

— А может, у тебя механизм какой имеется, чтобы протолкнуть пыж? Так давай, не томи, выкладывай. Нету? Или ты прикажешь мне протолкнуть этим самым… Держи, говорю, Лютик!

Лютиков взялся за жердину, но как только Теличкин замахнулся колотушкой, конец жерди затрясся как в лихорадке.

— Держи, мать твою! — в сердцах заорал Теличкин.

— Не могу я, товарищ старший сержант… — взмолился тот, а у самого крупные капли пота на лбу.