Иван Торопов - Избранное

А где-то в лесу, ало высвеченном неугасающей зарей, все еще кукует кукушка, все считает, кымын во ме олам, кьшын шаньга сея. Сколько лет проживу, сколько шанежек съем…

— Ки-иукуруллю! — слышу сквозь сон. Откуда он здесь, петушиный вопль, в утреннем лесу, который еще сонно потягивается?.. Настолько это было нежданно — все мы тотчас вскочили, проснулись. Протирая глаза, я сел на своей пихтовой постели, ошалело озираюсь — откуда петух взялся.

Смотрю, на том чурбане, с которого начальник хвостовой караванки вчера свою историческую речь говорил, стоит мастер наш, Сюзь Васькой, и лыбится во всю рожу, шириной с доброе сито. Вот стал он на одну ногу, как петух, нахохлился, смешно скривил рот и снова — ни дать ни взять настоящий петух — завопил:

— Ки-ику-руллю!

Ну, зараза… серьезный ведь, понимающий мужик, а ребячится…

— Ты что не ко времени квохчешь, добрым людям спать не даешь? — спрашивает Зина.

— Па-адъем! — заорал в ответ мастер человеческим голосом. — Не слышали, что вчера начальник сказал: девять часов спим, девять работаем! Каша взопрела, чаю заварим, подрубаем и — на плечо!

Времени около шести утра; светло и ясно, весь мир давно проснулся. Подняли головы напоенные росой цветы. По небу солнышко гуляет, вокруг птицы снуют, заботятся о потомстве.

Значит, и нам нечего тянуться-валандаться. Пора.

От вчерашних трудов поламывает кости. И есть хочется по-утреннему. По-волчьи. Наголодались мы за войну, теперь хоть когда за стол посади — зубы всегда наготове. Хоть посреди ночи.

Навернули мы снова ячневой каши на свином сале. Мастер сказал:

— Федя, бери кого попроворнее, человек десять, и топайте прямиком под Гриву, там остров есть…

— Знаю.

— …я разведал, там залом накидало, во всю ширину реки. Обед с собой прихватите. Мы, может, за весь день не доберемся до вас. Так хорошо бы, успели вы к ночи разобрать залом. Или хотя бы русло пробить. Если не успеете, за ночь снова навалит леса — вода пока большая. А сделаете — я вам опять аккорд запишу, скупиться не буду…

— Сможем не сможем, а попробуем, — говорю мастеру. — Тут уж как повезет…

— А нас на кого оставляете, одних? — спросила Зина, картинно пригорюнившись. — Ведь если как вчера придется, бревна таскать, мы без парней не одолеем. Носом в землю.

— Ничего, не дрейфь, девка, — гоготнул мастер и похлопал Зину по крутому заду. — С таким крупом тебе ли бревен бояться. Скажи лучше — заскучаешь по ком…

— А что, и скучно тоже, — подхватила Зина, — без таких молодцов как не заскучать, — и Зина мотнула головой в сторону Пикона. А тот покраснел как вареный рак.

Похоже, эта Зина допечет в дальней дороге или Пикона, или еще кого. Эк ей неймется. Все-то из нее подначка лезет.

Когда мы, парни, напрямик, через перешеек дошли до залома, — то испугались даже. Столько леса здесь… Чуть не километровую баррикаду воздвигла река по всей ширине русла! Вот тебе и моль бэж, хвостовая караванка…

Течением реки плотно сжало залом, спрессовало и — ясное дело — чем больше бревен наносит, тем сильнее сжимает.

— Чего бы в таком месте боны не протянуть, — сказал вдруг Пикон. Даже он слово уронил, не выдержал.

— А хорошо, что не протянули, — хохочет Олеш. Ему лишь бы по бревнам на воде побегать, для него это удовольствие, как для мальчишки. — Разломаем-разберем… Только бы найти главный гвоздь…

— Думаешь, так сразу все и унесет? — не верит Онча Микол.

— Дыш да горш, — отвечает Олеш. — Ленивый да жадный… Тебе бы все разом хапнуть, только пальцем шевельнуть. Как же может — сразу? Взгляни-ка, сколь накидало…

Сысола здесь как раз круто сворачивает, будто испугавшись чего-то. На изломе русла течение с силой ударяет вкрутяк, Сысола моет берег и относит песок к середине русла. И намыла Сысола там островок. Ветром, видать, отжало лес, зацепились бревна, ну… а там только добавить осталось… И добавила река, не скупясь. Ощетинилось русло.

Знакомо мне это место. Два года назад, в половодье, на этом самом острове сидел со своим березовым плотом Онча Микол, тот самый, который теперь стоит рядом со мной. Я будто и сейчас еще вижу, какими глазами он смотрел на меня, когда я проплывал мимо. Я тогда не толкался к Миколу, а потом сколько казнил себя из-за этого…

— Микол, вот, оказывается, какой твой остров… не забыл еще?

Темные глаза Микола будто затуманиваются.

— Как забудешь… целые сутки тут куковал.

— А потом-то — сняло тебя?

— Хы… сняло… совсем начал подсыхать… вишь, сколь песку намыло… тогда-то вода выше была, не увидел. Сижу один, и до того обидно, хоть волком вой. Других мимо несет — а я загораю…

— А вообще-то, Микол, лишку ты тогда взял, да еще береза…

— Я-то думал — вода большая, все равно доплыву, донесет, хоть и глубоко сидел плот. А она подвела меня, вода. Через сутки один пацан мимо плыл, близко, схватил я мешок и прыгнул прямо в воду, влез на его плот. — Микол печально вздохнул, вспоминая, как остался ни с чем. — Пришлось из Гривы пешком домой топать…

— А не жадничай, — хохочет Олеш, — бог жадного видит, научит спать с краю…

Это верно Олеш заметил. И я вспоминаю Мышонка, с которым мы доплыли тогда до города, вспоминаю, как получили по шестьсот рублей и много всякой жратвы. Вспоминаю, как той же осенью взяли Мышонка на фронт и не вернулся Мышонок: подорвался на мине, в последние дни войны, недолго и повоевал. Был — и нет его.

А мы вот все живые. И опять — лес на Сысоле.

Разделились мы. Одни, ими Пикон командует, с берега пристроились. А другие, со мной, с острова.

Интересно перебегать по залому через реку. Интересно, хоть и опасно. Настроение приподнятое, и плюхнуться не хочется в прогалину между бревнами: ушибешься ведь и вымокнешь. Но не в том дело. Коровой выглядеть не хочется — вот что.

В руке багор, весь ты напружинен и насторожен, смотри вперед, выбирай бревно, которое потолще, которое повыше спину кажет из воды — и беги до него. Добежал, перевел дыхание, взглянул, как товарищи твои, каждый своим направлением, несутся к желаемому берегу — и снова: выбирай бревно потолще, через пять-шесть метров, намечай дорогу.

Первым до острова добрался Олеш, ловок бес. Действительно, как рыжая белка. Я себя тоже не обормотом считаю, но до Олеша мне еще далеко, не та ловкость у меня.

А Микол все еще на середине русла, бродит между бревнами, будто не опасную работу делает, а прогуливается не торопясь. Видать, не выбрал надежного ориентира и застрял — пошло у него под ногой бревно вниз, тонкомер, и волей-неволей положил он багор поперек бревен, оперся, стоит пауком.

— Микол, ползи давай, по-пластунски, — кричит Олеш.

И другие весело советуют ему всякое — хорошо нам на берегу, на твердом. Выбрался потихоньку и Микол.