Иван Торопов - Избранное

Сюзь Васькой молодцом — сам пришел и еду притащил. Соображает мастер, даром что ростом не выбился.

Начали мы ворочать, как озверелые медведи, от бревен аж дым пошел — и через час с небольшим растащили, разметали проклятого змея. С великой радостью смотрели мы, как проплывает мимо хвост залома, и сами бревна будто удивлены были нашей непонятной удалью…

Потом мы скинули потную одежонку и нырнули в Сысолу, смыли с себя всю соль и пот. Тогда только поднялись к костру, где ждала нас еда: хлеб, каша, тушенка и заветный бидон.

Хорошо, что закончили сегодня, хорошо, что одолели, не оставили на завтра. И бревна сверху, теперь не задерживаясь, проскакивают мимо нас, и можно пировать, с легким сердцем хмелеть — и от «керосина» и от законной усталости.

В Выльвадоре ждала нас жилая баржа, иначе — плашкоут, если еще иначе — «плашкаут», как начальник караванки говорил, если еще иначе — брандвахта, если еще — дебаркадер, еще… Хватит.

Вот сколько имен может быть у простой речной баржи, крытой, как сарай. Окрашенная в яично-желтый цвет, с новыми белыми рамами, встречала нас наша баржа. А вот и сами рамщики-стекольщики возятся на крыше, где между старыми тесинами отсвечивают свежие доски кровли. Два мужика выпрямились там, на крыше, оценивающе глядят на нас, мы — их долгие пассажиры. А мы, остановившись, глядим на них — удивляемся, какие длинные мужики залезли на крышу, никак не меньше Пикона ростом.

Особенно удивил нас старик — он был с какой-то нечеловеческой, почти львиной седой гривой, и волосы, и борода, и усы — все срослось в единый седой куст, из которого торчал крепкий совиный нос и, как у совы, посверкивали острые глаза. И весь он был похож на непомерно длинную сову, которую занесло на крышу и которая теперь приглядывается, примеривается, как бы кинуться на тетеревят…

Рядом с ним стоял такой же длинный и худой парень, русоволосый и бледный, лицо вытянутое как топорное лезвие.

Старик не по годам проворно спустился на палубу, сделал приглашающий жест рукой в сторону ступенчатого трапа.

— Крейсер «Сысольский» к вашим услугам, господа! — пробасил старик неожиданно озорно, мы даже растерялись от такого несоответствия слов и облика. Потом поглядели друг на друга — какие мы господа, и расхохотались. Ну, старик, отмочил…

Рубашки наши ситцевые пропитаны смолой, кирзушки до белого брезента выношены, руки на копыта смахивают — от багров и сосновой коры — да… господа хорошие…

— Ты кто же тут будешь, дедуш? Какой начальник? — в тон старику спросила Зина.

— Я? Я, девонька, тут самый наиглавный, шкипер! Если по-военному — комендант гарнизона; по работе тебя мастера и бригадиры будут наставлять… а тут — я. Чтоб спать вовремя легла, чтоб баловства не случилось… да. А если уж очень захочется… гм… поцеловаться… пишите заявление: так и так, уважаемый шкипер, больше сил нет, прошу разрешения…

Но тут старика вдруг прервал Пикон, стоявший рядом со мной.

— Перестань, батя, что ты мелешь…

Вот те раз! Отец Пикона оказался… А этот-то, второй, может — брат?

Брат и есть.

— Ты вроде не говорил, что отец с нами будет? — спрашиваю я Пикона.

— Он у нас такой, — вместо сына охотно ответил старик. — Он у нас такой говорун, что слово из него без клещей не вытянешь…

— Зато тебе, дедуш, господь забыл ко рту пуговку пришить, — по-свойски сказала Зина.

— Так, беляна, так, что есть то есть, от себя не откажешься. А теперь — прошу, господа хорошие, да пусть дамы первые зайдут, пусть первые места себе выберут.

— Отчего им честь такая? — спросил Олеш, который, конечно, первым сунулся на палубу.

— Да ты что, курослеп? — закричал старик. — Да ты посмотри, какие девушки, какие лица — чистые да прекрасные, шонды банъяс да тэлысь гугъяс, — и солнце и луна вместе.

— Спасибо, дедуш, за доброе слово, — Зина стрельнула в нас взглядом. — Девочки, пошли, лестница, поди, в рай ведет…

В носовой части плашкоута каюта шкипера. Мимо этой каюты лесенка из нескольких ступенек, и там еще две комнатушки — начальника и бухгалтера. А нам — вот оно — все длинное нутро баржи целиком, с двухэтажными лежаками, которые стоят этакими блоками, каждый блок на четыре человека. Сколочено все из крепкого бруса, не пошатнешь. Правда, матрасов не припасли нам, но это ничего, после нашей работки и на фуфайке выспишься. Главное — под крышей, дождь нам не помеха. На таком-то крейсере доплывем до города.

— Федя, тебе, как бригадиру, вот тут надо, к окну поближе, тумбочка есть, может, что писать придется по бумажной части, мало ли у начальства забот…

Зина беспокоится обо мне больше других. И мне почему-то совестно перед товарищами. Но и сопротивляться не хочу — что она ни скажет — все права, и хочется мне быть к ней поближе, веет от Зины домашней основательностью, даром что потрепаться любит.

Зина заняла самый дальний угол, сама приспособилась сверху, на втором этаже, а под нею устраивается Кристина.

— И ты к нам приходи, Пиконушка, — зовет Зина. — Чтобы я тебя не забывала! Ведь сердце радуется, на тебя глядя — нет, мужики еще не перевелись на нашей земле… Или ты, может, к бате в каюту пойдешь, под крылышко родительское?..

— Там их и так двое, с братом Андреем, — стесняется Пикон.

— Так тот, с крыши-то, брат твой? То-то, гляжу, такая же оглобелька… ну и семейка! Видать, хорошие дожди поливали вас… Только худой больно твой Андрей. Чахоточный, что ли?

— На фронте сильно поранен, болеет все, никак не поправится.

— Ну-у… — сразу участливо тянет Зина. — А тут-то он зачем, тоже начальник какой?

— Бате напросился помогать. Так-то он учитель, на лето пошел сюда…

— Вот как, — говорит Зина. — И верно, на свежем-то воздухе быстрее поправится, да девок сколько рядом, отогреем…

Еще одна наша девка — Роза — подала голос:

— Зин, что ж это получается, если одна будет по два кавалера хватать, что ж другим останется?

— Почему же одна. Мне, скажем, Пикон, а Кристине — Федя. Слышала я: Феде оченно нравятся крупные девки… говорят, он жениться собирался на такой. А, Федя? Или врут?

— Та-ак, — тяну я, боясь, как бы разговор не повернулся в эту, нежеланную для меня, сторону. Пытаюсь шутить: — Приятно гладить, где мягко, а не осину сухостойную…

Смеемся, шутим, устраиваем свое жилье. Все норовят разместиться поближе к тому, к кому душа лежит — ведь уже недели две идем по реке, знаем, что и как. И мастер Васькой не ставил тут лесных условий — парни по одну сторону нодьи, девки по другую. Сами выбираем.

Парни наши помоложе будут, девки постарше, они меньше нашего стесняются, подтрунивают над нами, и силки нам расставляют, и заботятся о нас.

Олеш, гляжу, рядом с Розой устраивается, наверху, на один блок — рукой дотянуться.