Иван Торопов - Избранное

— Целиком?

Феофан Семенович даже чашку опустил на блюдце.

— Да… даже ромщины не отскочили, хоть садись и плыви, если бы, конечно, на воде стоял…

— В том-то и дело… если бы на воде… А скажи лучше — далеко ли от берега?

— Мерил я там, если прямиком к Сысоле — с полкилометра будет.

— Полкилометра! — Вурдов вскочил со своего места, подошел ко мне, встал напротив. — Ты представляешь, что такое полкилометра, Мелехин?

— Ну, я и другой путь нашел, курья там неподалеку, шагов… двести…

— Вот как… И сколько же мы, по-твоему, там провозимся?

— Если только наша бригада — двое суток, не меньше. Если с того берега помощь возьмем — за сутки управимся.

— Тот берег трогать не будем, — сказал начальник. — Каждый пускай за свое место ответ держит. И двое суток, Мелехин, много… Нет у нас с тобой такого времени, нет. Каждый день дорог, пока вода высокая и лес хорошо несет. А гляди — какая жарь стоит, вода падает, и если мы здесь на сутки-двое станем, да в другом месте на сутки… Нет, Мелехин, так не догоним мы хвостовую караванку до Максаковки, до генеральной запани под Сыктывкаром. Ты это сам прикинь — и согласишься.

— Палубник там, весь лес — палубник, Феофан Семенович, — сказал я грустно, других у меня доводов не было.

— Палубник?.. Жалко палубника… да ты садись, Мелехин, что стоишь-то. Груня, налей человеку чайку.

— Спасибо, пил я, мне не надо, — отказался я.

— Да… ну как хочешь… Что ж нам с этим плотом делать? Чтоб и не задержаться, и лес не потерять… хм… Вот что, Мелехин, давай-ка мы его пока оставим, как есть. Ничего ему за год не сделается, палубнику. А будущей весной пришлю я людей сюда, опытных мужиков, и вытащат они этот плот по вешней воде, и надрываться не придется, как сейчас… Хм… узнать бы, какой растяпа загнал туда этот плот… Не знаешь, Мелехин?

— Откуда, Феофан Семенович… Только ведь на будущий год всяко может оказаться. Не случится такой воды, как нынче — и не всплывет… Пропадет тогда палубник.

— Будем надеяться, Мелехин, будем надеяться, — сказал начальник. — Ну ты сам умом пораскинь: займемся мы сейчас этим плотом, перекатаем, за сутки ли, за двое, упустим время и воду упустим. Так ведь? И лесу на Сысоле за эти дни столько обсохнет — что тебе самому этот плот спичкой покажется — против той потери. Ты парень опытный, старый лесник — посчитай-ка… Вот и выйдет у нас с тобой — на рупь выгадали, да на сто тыщ потеряли. Видишь, Мелехин, в государственных делах надо шире смотреть, где-то и потерять приходится в малом, чтоб на большом не оскандалиться.

Я слушал Вурдова, его уверенный голос слушал, в котором почему-то прорывались заискивающие нотки, и вдруг увидел, как преданно смотрит на начальника Груня. И взгляд у нее — такой глуповато-восторженный, такой откровенно-бабий, желающий… Все во мне воспротивилось высоким государственным и в общем-то здравым доводам Вурдова.

И решил я: нет, никаких он людей сюда не пошлет. Заговорит меня сейчас, выпроводит и — забудет начисто.

И решил я еще: припугну.

— Все бы ничего, Феофан Семенович, но сказал я ребятам про тот плот. И про палубник… так что — знают люди… неловко получилось, но что же теперь…

— Вот это ты зря, Мелехин, в таких делах сначала советоваться нужно… Одна голова, знаешь, хорошо, а две… На то мы и поставлены. Сказал, значит?

— Сказал, Феофан Семенович.

— Ну что ж, как я тебе объяснил положение — так и ты товарищам объяснишь… По-государственному. Дескать, до будущей весны.

— Не буду я ничего объяснять… — вспыхнул я. — Хотите — сами объясняйте, ваши это слова, вы обещаете, а не я. Чего ж мне поперек батьки…

Вурдов замер, не ожидал он такого, но тут вмешалась Груня:

— Экий ты своевольный, Федя. С тобою умные люди говорят, поболе твоего видели, а ты слушать не хочешь. Мама-то твоя вовсе не такая была, как ангел безответная, что повелят, то и делает… Я ее хорошо помню. А ты вот…

— Маму ты мою не тронь! Не тебе ее трогать, не тебе вспоминать. Она и померла раньше, потому что безответная была…

Тут сжало мне горло, перехватило так, что слова вымолвить не могу, повернулся я резко да и выскочил из каюты.

— Что с тобой, Федя? Не сговорились, что ли? — Смотрю, Тамара. Ждала, значит.

— Да ну их! — отмахиваюсь.

— Да ничего, не ругайся, Федя… Я виновата… что ж теперь…

Вернулся я в свой угол. Зина сразу заметила:

— Какая муха тебя укусила, Федюк? Лицо у тебя какое-то… странное. Ты на меня такими глазами не гляди — сгорю…

— Да погоди ты, кикимора, — говорю ей.

— Не сердись, Федюк. Поседеешь с расстройства. А я не хочу, чтоб такие шелковые волосики побелели до поры… — Зина опять подначивает, но мне, право, не до шуток.

Зина наклонилась и достала из-под топчана свой чемодан из фанеры. Открыла, достала бутылку, налила в свою кружку. По запаху — все тот же керосин… Взяла из тумбочки мою кружку с дробинкой, протянула Тамаре:

— Сбегай-ка, девонька, за водичкой.

Повернулась ко мне:

— Выпей, Федюк, это из моего пайка… успокойся.

Я не стал противиться. Зина шутит-шутит, а сразу поняла, что неладно со мной.

Между тем стали собираться мои бригадные, заметили, что был у начальства и выскочил сам не свой — пришли.

Ну, рассказал я им коротко, в чем дело. Так и так, не знаю, как и быть.

— Как это — как быть? — сказала Зина. — Вот дела! Выкатаем! Завтра встанем до зари, навалимся разом — да и выкатаем…

Я только головой покачал!

— Вдвоем с тобой, что ли, катать будем, если начальник по-другому прикажет?..

— Я бы, Федюк, вдвоем с тобой и не то еще повыкатала… — Зина никак не уймется. Но сейчас я ей благодарен за поддержку.

— Выкатаем, — поддержал Олеш. Хитро подмигнул Тамаре: — Ежели и другие девки свой чемоданный запас порастрясут — чего не выкатать…

— Если только за этим дело! — обрадовалась Тамара.

— Ой, робяты, против начальства не попрешь… Смотрите, как бы не… — Микол, как всегда, осторожничает. — Я, робята, до города хочу дойти… а то прогонят, да… опять ни с чем вернешься…

— Ох, Микол, зазря ты штаны носишь… — усмехнулась Зина.

— Не лайся, — огрызнулся Микол. — Я Пеопана получше твоего знаю. Нет, я против Пеопана не пойду…

— Да при чем тут Феофан, — воскликнула Тамара, — ты подумай, какой там лес пропадет… палубник!

— А ты-то, киса, откуда знаешь, какой там лес? — вдруг окрысилась Зина. — Уж не с Федей ли вы тот плот искали?..

— А тебе-то какое дело, кто да с кем, — вдруг взвилась и Тамара. — Ты кто мне? Мать? Тетка? Сестра старшая?

— Да помолчите вы, сороки! — закричал Олеш. — О деле толкуем!

— Столько леса пропадает… подумаешь… дался вам этот палубник. Никто все равно спасибо не скажет, — пробормотал Микол.

— Люди скажут, — оборвал я Микола. — Когда лошадей гнали, видели… как живут… в земляных норах… как кроты… смотреть страшно…