Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

— Как ни болела, а померла!

Пришедшая на смену Дербеневу бригада Бруно стала готовиться к плавке. Радин обнял Заварзина и зашептал:

— Я всегда знал, что ты молодец! Хочешь, я тебе картину подарю? Собственноручно написанную?

— Приму! — широко разулыбался Заварзин. — И бутылку шампанского в придачу.

Каменщики, сгрудившись у дистрибуторной, долго не уходили. Лишь когда высоко вверх взметнулось пламя, рассыпалось огненным фейерверком, дружно, с шумом и смехом пошли в столовую…

Ветер над городом почти ничего не меняет, а над заводом — совсем другое дело. Гремит, словно живой, склад листового железа, искореженные плети шевелятся, тянутся друг к другу. Система охлаждения — каскад фонтанов, причудливо изгибает струи, обдавая водой пешеходную тропку, размешивая рыжую окалину. А главное — хвосты дыма. Оранжевые, синие, желтые, клонятся к земле, ветер прижимает их, и становится трудно дышать.

Надежда не знала, отчего набухала под сердцем свинцовая тяжесть — от ветра ли, от серых облаков, что пролетали над заводскими трубами, или еще от чего-то. Она долго крепилась, наконец решилась пойти к человеку, который мог и должен был ее понять.

Она застала Бруно в конторке мастера. Он сидел спиной к двери рядом с рыжим Костей. Стена конторки то и дело озарялась светом пламени. Надежда с облегчением прикрыла дверь, шагнула ближе, хорошо, что она не застала здесь Радина. Чувствовала: их отношения подошли к рубежу, который нужно было или преодолеть или отступить. Казалось, поняли друг друга, оба ждали момента, чтобы решить, как поступать дальше.

Сегодня, перебирая почту на столе технического секретаря, Надежда увидела письмо, адресованное Радину. Женский, слегка закругленный почерк, обратный адрес. Она, москвичка. Что-то толкнуло Надежду под самое сердце. И с той минуты работа валится из рук.

Бруно ничего этого не знал. Он вообще занимался странным делом. Наполнил стакан молоком из бутылки, придвинул к пустому стакану и скомандовал:

— Лей!

— А зачем? — Костя увидел Надежду. Хотел сказать Бруно, она приложила палец к губам.

— Да не бойся ты, расплескаешь, подотрешь.

— Пожалуйста! — Костя схватил стакан, налитый до краев, ахнул в пустой, расплескав молоко по столу.

— Понял?

— Не.

— Так ты и с конвертором обращаешься. Давай-ка еще разок. Твой стакан — конвертор, мой — ковш… Нужно не просто наклонять конвертор, а делать это плавно, синхронно с наклоном ковша, даже чуть-чуть опережая его.

— Бруно, оглянись!

Тот обернулся и увидел Надежду. Лицо ее, гладкое, как янтарь, было неподвижно и сумрачно, и Бруно понял, что она пришла к нему. Кивком головы отпустил Костю, тот неслышно притворил дверь.

— Надежда! Надежда! Надежда! — зачем-то повторил Бруно, словно ему доставляло удовольствие произносить это имя. — Приятный визит.

— Учишь молоко пить?

— Какое молоко? Ах, это… Понимаешь, не дается рыжему заливка чугуна: торопится, резко клонит конвертор, пути заливает. — Надежда сняла с головы косынку. — Садись. Ты сегодня особенно похожа на латышку.

— Чем?

— Латышки… немного задумчивые. И красивые. Особенно при заходе солнца.

— А латыши?

— Латыши? — Бруно вскинул глаза. — Латыши, прежде всего, настоящие мужчины… Кто обидел?

Надежду всегда немного смущало, как выжидающе, готовый к любой услуге, смотрит на нее Бруно. Когда-то она помогла ему рассчитать вес утяжеленных плавок, просчитала варианты подведения итогов работы по системе «Пульсар», но Надежде казалось, что не из-за этих, в общем-то мелких, услуг так относится к ней Бруно.

— Слушай, настоящий мужчина. Хочу предложить тебе нечто рискованное.

— Полюбить тебя? — Бруно храбро улыбнулся, отодвинул сварную пепельницу и только после этого поднял глаза.

— Опоздал, — Надежда сама удивилась тому, что сказала, и, будто испугавшись этого, переменила тему. — Я о важном деле, посоветоваться.

— Говори. Близкая лампочка светит ярче далекой звезды.

Надежда смутилась, глядя, как Бруно улыбается. Наверное, понимает, что не за тем шла к нему.

— Бруно, поговорим серьезно. Мы столько времени бились с математической моделью, концы с концами не сходились. Начальство сердиться стало, а тут из института Радин запросил программы. Вроде и мы по верному пути шли. Вот прикинули рабочую модель.

— Поздравляю.

— Дело за тобой. В твоей бригаде хотим попробовать рабочую модель плавки.

— Это подозрительно. Если бы впереди маячил успех, вряд ли товарищ Дербенева обошла бы вниманием своего папашу.

— Бруно! — в голосе Надежды прозвучала просительная интонация.

— Молчу. Но, мне кажется, мастера́ и старшие конверторщики не пойдут на этот эксперимент, посчитают, что вы отнимаете у них самостоятельность, превращаете людей в роботов со всеми вытекающими последствиями.

— Человек в некотором роде тоже естественное устройство, автомат, если хочешь, — завелась Надежда. — В человеке все взаимосвязано, в ЭВМ — тоже. Органические полупроводники для ЭВМ имеются? Имеются. А металлические протезы для человека? Тоже.

— Подобные утверждения навевают печальные мысли. Ты еретичка. Лет пятьсот назад тебя бы сожгли на костре. Вместе с твоими золотыми волосами.

— На первый взгляд смешно. А на самом деле… Человек поддерживает свои внутренние параметры. Например, давление, температуру организма. Это же делает электронно-вычислительная машина.

— Какая ты у нас умница! Недаром сам товарищ Радин с тебя глаз не сводит.

Кровь прилила к лицу Надежды. Она почему-то боялась, что Бруно может узнать про их отношения с Радиным. Никто другой ее не волновал, а Бруно… Словно в чем-то предавала его. Бруно осторожно взял ее за локоть.

— Извини, я не хотел тебя обидеть. И все-таки… Расскажи. Вижу, у тебя неприятности.

Надежда оглянулась на дверь, и вдруг ткнулась головой в плечо Бруно, прижалась к нему, плечи ее затряслись.

— Надя! Что с тобой? — растерялся Бруно, не смея пошевелиться. — Плачешь?

— Нет, нет! — Надежда откинулась назад, вытерла глаза, виновато улыбнулась. Бруно взял со стола стакан, захватанный грязными руками, побежал к сатуратору, налил шипучки.

— Прости, пожалуйста, — Надежда отстранила стакан. — Ты мой друг, все понимаешь… Я… ну, словом, я люблю его.

— Кого?

— Люблю этого противного Радина! Люблю!

— Ну и прекрасно, — тихо сказал Бруно, пораженный неожиданным ее признанием. — Чем я могу помочь тебе?

— Сама не знаю. Отец его ненавидит, как я его брошу одного? Все так сложно. — Они посидели молча. Потом Бруно, словно подброшенный пружиной, вскочил. Мысль пришла сразу, простая и ясная.

— Надя, никуда ни шагу. Я сейчас.

Притворив дверь, Бруно быстрым шагом прошел в диспетчерскую.