Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

— Здорово, мастер! — первым протянул руку директор.

— Наше вам! — хмуро буркнул Парфен. — И что это вы все ходите, ходите? Люди работают, Только задумаешься и…

— Не ворчи, Никито, — дружелюбно, с любовной интонацией проговорил директор. — Что в сумке-то держишь? Кирпич?

— Образец. Думаю: на анализ пошлю.

— Дай-ка сюда. Попробую, по старой памяти, без лаборатории, по зерну определить, сколько плавок кирпич простоит.

— Не стоит. — Парфен смело смотрел в глаза директору, — На кирпиче письмена только по моим глазам. Вперевязку кладу, каждый огнеупор обжигали особым способом.

— Однако кладка идет крайне медленно. Я посмотрел график, — вмешался Виктор, — его обидело: каменщик удостоил вниманием только директора, пропустил, видимо, мимо ушей сообщение о том, что отныне его прямым начальником стал он — Виктор.

— Веревку видишь у паренька? — спросил Парфен Виктора.

— Веревку — да, взаимосвязи — не вижу, — Виктору впервые захотелось сердито одернуть каменщика: «Подраспустились, все запанибрата. Генеральный директор стоит перед ним, заместитель начальника цеха, а Парфен ведет себя так, словно они ровня. На островах рассказывали, рабочие своего хозяина только во сне видят да молятся перед его портретом».

— Я узлы навязываю, Тамайка развязывает. Терпение вырабатываю у паренька. А тебя, Виктор Константинович, видать, терпежу за границами не научили. Кто быстро поскачет, говорит наша заведующая столовой, тот быстро заплачет.

— Авось не заплачем, перетерпим, — отпарировал Виктор.

— Иди, работай, свет наш Никито! — с доброй улыбкой проговорил генеральный, взглянул на часы. — О, мне пора. Через десять минут министерское селекторное совещание. — Положил руку на плечо Виктора, — заходи вечерком ко мне, потолкуем. — Директор вместе с помощником удалился.

— А мы с тобой давай пройдем по печному пролету, — предложил Николай Николаевич. И первым шагнул в сторону второй печи. Виктор последовал за ним.

— Каким благодарным взглядом Никитин одарил вас, — сказал Виктор, когда они отошли от первой печи. — Я давно хотел спросить: почему вы чаще всего бываете именно в стекольном? Людей знаете не только по фамилиям, даже по прозвищам.

— Почему? — Николай Николаевич пожал плечами. — Парадокс получается. Электроника — отрасль молодая, а стекловарению — тысячи лет. Однако у стекла тайн не убывает, а электронику мы уже крепко «оседлали». Любую систему соорудить легче, чем сварить, допустим, стекло с новыми, необыкновенными свойствами. А что касается людей, то… сам здесь начинал, у твоего прадеда. Смешно начинал. — Николаю Николаевичу явственно припомнилась та, их первая встреча. — Шел из бани домой, заглянул в стекольный сарай, к Кирьяну. Спрашиваю: не нужны ли работники? Кирьян отмахнулся: «Самим, дескать, нечего делать». Биржи труда кругом, безработица. Нет так нет. Повернулся я к двери, а Кирьян остановил странным вопросом. Что, мол, за шайка у тебя? Фигурная. Из чего выделана? Обыкновенная, отвечаю, из дерева. Где взял эту шайку? Сам выточил. А где точить научился? Еще в Красной Армии, в мастерских служил. А станок токарный где взял? Тоже сам смастерил. Кирьян за меня и ухватился.

— Странный он был моментами, наш Кирьян Потапович.

— Не странный, неординарный. В ту счастливую пору в стекольном чудаков на вес золота ценили, прекрасно понимали руководители, что на чудаках мир держится, а они, чудаки, будто сестры-матрешки, друг за другом тянулись сюда, на стекольный завод. И почти каждого, заметь, Кирьян Потапович, можно сказать, приветил, к месту определил.

— И Парфена Ивановича? — Виктор спросил не ради праздного любопытства, знал и без Николая Николаевича, как это было. Мнение председателя завкома о каждом мастере проясняло многое: отношение к людям, с которыми отныне Виктору предстояло не просто работать бок о бок, но и руководить ими. — Никитин кем до стекольного был?

— О, тут целая история с продолжением. Никито мальчонкой ходил с артелью церкви по крупным селам ремонтировать, подновлять, кладку стен вел. Однажды, под зиму, возвратился с промысла, а Кирьян тут как тут. Нарочно заспорил с Парфеном о кладчиках, подловил на том, что, дескать, церковные стены класть одно, а вот футеровку ванной печи ни в жизнь ему не выложить, не по зубам, мол. Никитин молодой был, задиристый. Согласился «на спор» попробовать. Попробовал. С тех пор и остался в стекольном.

— Я еще такой анекдот слышал, — Виктор заметил, что, рассказывая о старых мастерах, Николай Николаевич расслабился, лицо его потеплело, черты лица размягчились. — Будто мой прадед отыскал Максименкова на колхозном рынке. Правда ли, не знаю?

Председатель заводского комитета профсоюза промолчал. Конечно, он прекрасно помнит, как их встреча состоялась. В доме Кирьяна какая-то вечеринка намечалась. Вот Потапович и пошел с Пелагеей на толкучку, что всегда располагалась вдоль заводской стены, продуктишков решили подкупить. Смотрят: молодой рыжий, высоченный мужик торгует стеклянными поделками удивительной красоты. Представился Кирьян честь по чести, забрал все игрушки чохом под «честное слово», а за деньгами наказал Максименкову к нему, в стекольный, завтра явиться. Тот и пришагал.

— Да, бесценные кадры! — Виктор бросил пробный шар: как отреагирует Николай Николаевич — Хотя… у каждого времени — свои песни.

— Да, не все нынешние песни мне по душе, — признался Николай Николаевич. — А таланты, Виктор, на земле никогда не валяются. Одно дело — специалист с дипломом, а иное — талант. — Подумал о чем-то своем. — Песни-то у нас и впрямь разные, а вот истоки одни, как пить дать: все мы люди революционного, фронтового замеса… Возможно, я отстал малость от скоротечной жизни, но… — Николай Николаевич не решился досказать фразу вслух, сомневаясь: читать ли мораль на ходу. В памяти его всегда товарищи, друзья, отдавшие молодые жизни на всем долгом пути за светлый сегодняшний день. И его просто выводит из себя, бесит, когда находятся люди, считающие, что все вокруг образовалось само собой, что блага жизненные упали с неба. Слегка тряхнув головой, будто сбрасывая мысли, навеянные случайной фразой молодого друга, спросил: — Кстати, когда ты сможешь изложить генеральному, парторгу да и мне тоже программу будущей своей деятельности на обоих фронтах? Ну, о профсоюзных делах мы еще многократно побеседуем, а вот печной пролет нужно пускать как можно быстрее. Отовсюду поджимают. Ну, что молчишь? — Николай Николаевич испытывал в этот момент неопределенное чувство. До принятия решения был на все сто процентов уверен в Викторе, воображение рисовало радужные перспективы, сулило скорые перемены в стекольном. Издавна придерживался своей не совсем обычной теории: любил судить о человеке в первую минуту, наблюдал, прямо-таки впивался в лицо собеседника, наблюдая, как новоиспеченный руководитель встретит радостное для него известие, как отнесется к назначению, подумает ли в первую голову о товарищах, о коллегах, о подчиненных. И сейчас вдруг засомневался в молодом инженере. Сомнения нахлынули разом, даже жарко стало. Не испортит ли власть парня? Руководящее кресло опьяняет слабые головы. Он не знал, почему возникло это чувство. Ведь, казалось, достаточно хорошо разбирается в людях.