Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

— Разрешите откровенно? — Виктор насупил брови, точь-в-точь как это делал покойный Кирьян.

— Валяй, режь правду-матку, как ты ее разумеешь. Только, если можешь, поконкретней.

— Я давно наблюдаю, Николай Николаевич, что работая в полтора раза больше положенного, некоторые наши руководители, и уважаемый мною Максименков в том числе, успевают сделать лишь две трети дел. Спрашивается, почему это происходит? Почему без них маховик не крутится. Проявляя ненужные страсти, они вынуждены, вместо главного, заниматься пустяками. И профсоюз наш потакает им.

— Мы занимаемся пустяками? Вот это — новость! — Николай Николаевич хлопнул себя досадливо руками по бокам, оглянулся, словно хотел вернуть генерального директора, дать ему послушать Виктора. — А кто, извини, добился того, что завод девять кварталов подряд завоевывает первенство в отрасли? Кто изготавливает самые качественные цветные кинескопы?

— Вы же разрешили — откровенно, — Виктор обидчиво поджал губы. Правда, оказывается, любому глаза колет.

— А ты знаешь, мне, председателю заводского комитета профсоюза, ежедневно приходится решать около сотни вопросов, не указанных в должностной инструкции.

— Чего же здесь хорошего? — горячо спросил Виктор. — План, знамена — великолепно. А добыча всевозможными хитростями дефицитных материалов для предприятия, уламывание стекловаров, решивших уволиться, разматывание десятков несвойственных руководителям ситуаций. — Виктор умело перешел от конкретной личности к обобщенному образу руководителя. Это не осталось незамеченным, Виктор был в душе уверен: Николай Николаевич, конечно, полностью согласен с ним, но признать его правоту вот сразу… Председатель завкома чуточку оттаял, насмешливо скривил губы:

— Имеешь рецепт, как этого избежать?

— Зачем открывать Америку? Ответ лежит на поверхности. Почему руководитель надрывается, а его непосредственные помощники — заместители, начальники смен, отделов, старшие мастера «пашут мелко», в основном дублируют приказы: есть, сделаем. Нет — подождем. Каждый разумеет: именно он должен везти, а не ехать, однако спокойно едет… на чужой спине.

— Да ты, оказывается, шустряк! — даже удивился председатель завкома. — Спасибо за откровенный разговор. Надеюсь, продолжим его у меня дома. Да, напоследок прими совет: не спеши в стекольном рубить сплеча. Что ты умеешь не щадить себя, я знаю. Щади других. И для начала возьми один крупный вопрос, реши его эффективно.

— Какой вопрос?

— Самый главный! — не сдержал усмешки Николай Николаевич. — Он лежит на той самой поверхности, о которой ты столь горячо говорил. И еще. Держись Максименкова. Это — глыба, самородок. А самородки — легкоранимы. Сломаешь мне старика, голову отверну. Будь здоров, шустряк! — Стиснул Виктору ладонь с такой силой, что молодой начальник печного пролета едва не задохнулся от боли.

Неприятный осадок остался на душе Виктора от разговора с генеральным директором и с председателем завкома. Стоило ли вот так прямо рубить по живому? Хотя… зачем юлить? Он ведь не для впечатления говорил, для дела, то, что думал. Ладно, птичка вылетела — не поймаешь.

— Эй, парень! — окликнул Виктора бородач-пусконаладчик. — Помоги катушку подтащить к печи. — Вдвоем они подхватили тяжелый моток кабеля, донесли до печного пролета. — Спасибо! — кивнул бородач, даже не предполагая, что так бесцеремонно обращался с новым начальником печного пролета. Этот маленький эпизод рассмешил Виктора. В молодости горе — мимолетно, радость — безмерна. Встав посредине площадки, он подумал: «Один умный человек изрек: успех руководителя зависит от его умения отключаться от основного дела. Последуем дельному совету. Итак, от-клю-ча-юсь. Уф! Сразу легче дышать стало. И хорошо бы увидеть Лиду. Знает ли она о моем назначении?» Он оглянулся по сторонам: позвонить бы в медпункт — телефона поблизости нет. Возвращаться в контору — далеко. Быстро вернулся к печи, свистнул по-мальчишески. Тотчас выглянул Тамайка, как белка из своего гайно.

— Меня звал, начальник? — любопытство светилось в глазах парнишки.

— Найди докторшу, Лидию Сергеевну. Скажи: начальник пролета приглашает. Хотя… погоди. Давай устроим розыгрыш. Сделай печальное лицо, мол, сильно заболел Виктор Константинович, с головой что-то плохо.

— Врать нельзя, начальник, кто врет, у того язык тонкий, как нож, становится, — отпарировал Тамайка, — а у меня, видишь, язык какой толстый, во!

— Разве это обман — дружеский розыгрыш?

— Ладно, позову. Я тетку Лиду на составном участке видел.

Когда Тамайка скрылся в длинном узком пролете, Виктор засомневался: стоило ли вызывать сюда Лиду. Снова все начнет раскручиваться, как прежде. Предполагал, что за дальностью расстояния все забудется. Оказалось, наоборот. Нынче мир без Лидии Сергеевны много проигрывает в его глазах. Но нельзя, нельзя им быть вместе. Сколько раз, оставаясь наедине со своими мыслями, он пытался здраво, «на холодную голову», снова и снова проанализировать ситуацию, тщательно раскладывал все по полочкам. Итог был всегда один и тот же: нужно сконцентрировать все свои силы, взять себя в руки и… плеснуть водой в костер, погасить все разом, забыть друг о друге. Только едва появился в родном поселке, увидел из окна автомашины знакомые контуры завода, полудеревенскую улицу своего детства, проехал мимо знакомой до слез березовой рощи, ощутил: «Все останется, как прежде…»

Однако жизнь сделала неожиданный пируэт, до чрезвычайности обострила ситуацию. Раньше он был одним из рядовых итээровцев, а теперь муж Лидии стал его прямым начальником. Мало того, волею судеб они отныне обязаны работать с Максименковым рука об руку, дуть в одну дуду и ни в коем разе не «пускать петуха». Да, не кругло получается. А что, если все-таки вот сейчас, не раздумывая ни секунды, отрубить все разом, порвать с Лидией? Нет, она не заслужила этого. Да и у него недостанет сил поступить таким образом.

Словно кто-то сзади подтолкнул Виктора. Он поднял голову, увидел в конце стекольного пролета белый халат цехового врача. Быстро огляделся по сторонам, заспешил навстречу.

Поздно вечером в квартире Виктора раздался телефонный звонок. Говорил Максименков. Извинившись за позднее время, сообщил: утром у него будут представители НИИ, поэтому тренаж на новой печи придется вести одному Виктору. Положив трубку на рычажок, недовольно поморщился: очень хотелось бы послушать, что скажут «умные головы» о его новинках, внедренных впервые в этой печи. Но… приказ есть приказ, даже если он дан уважительно-просительным тоном.

Когда он пришел в кабинет Максименкова, совещание было в полном разгаре. Седеющий человек с лауреатской медалью на темном пиджаке, держа в руках указку, стоял перед грифельной доской и, чуточку окая, продолжал, видимо, давно начатую речь: