Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

Ему хотелось подарить Дашкевичу этот сборник — наверное, самое дорогое, что сохранилось у него как память о прошлом.

Когда-то в юности он понял, что самая большая радость для человека — чувство своей полезности. Полезности многим. Это, пожалуй, единственная причина, из-за которой стоит выбирать путь ученого…

Борисов задумался. Ему нужно было многое сказать Дашкевичу.

За эти годы не только Дашкевич, но и он, Борисов, многое понял иначе. Оказывается, опыт, если его некому передать, — это балласт, обуза, с которой человек еще больше ощущает свое одиночество.

Всего несколько лет назад его преследовал страх человека, которому не перед кем раскрыть секрет зарытого, клада — опыта всей жизни, и он вынужден забрать все с собой, туда, где это никому не понадобится. Теперь он был спокоен.

Слова переполняли его, но он не мог выбрать из них самые нужные, непохожие на завещание.

Наконец, написал:

«Я тебе очень обязан. А. Борисов».

Он прошелся по комнате. Пожалуй, только глупцам не ясно, что молодость, так же как и старость, — понятие не календарное. Борисов остановился около открытого окна. Перед ним лежала проезжая дорога, изрытая машинами и телегами. Она вела к лесу, туда, где сорок лет назад любили собираться его друзья.

Борисов словно прислушивался к себе. Вот они, спутники мятежной юности: Софа, Илюха, Михаил и Петька. Идут, за Борисовым. Спешат к лесу, чтобы всем вместе обсудить важные события, которые произошли с ним за последние несколько месяцев. Давно ты не встречался со своими друзьями, Борисов…

«Ну, как дела, Саша?»

«Неплохо, совсем неплохо, Софа».

«Как твой Дашкевич? Не разочаровался?»

«Нет. Думаю, он не хуже Петьки или Илюхи».

Софка засмеялась.

«Это ты перехвалил! Ты же сам говорил как-то: теперь таких, как мы, не бывает».

«Значит, ошибался».

«А сейчас? Не ошибаешься?»

«Нет. Сейчас уверен».

«А что я говорил! — крикнул Мишка. — Помнишь? Я говорил: наша цепь не прервется. Мы идем друг за другом, как альпинисты».

«Помню, — улыбнулся он. — Только знаете, мне стало казаться, что теперь Дашкевич идет в этой цепи первым. А я иду за ним, и он словно поддерживает меня».

Он подмигнул Илюхе. Тот захохотал во все горло. А Софка опять сбилась с ноги. Пришлось остановиться, чтобы она пошла с левой.

«Удивительная связь между нами. Я чувствую ее всем существом, и мне так хочется жить. Это великолепно, что я ему нужен».

«Ты ему, а он тебе. Так и должно быть, — сказала Софка. — Может, в этом и есть настоящее счастье?»

«Да, пожалуй, я счастлив. Сейчас даже неловко вспоминать, как я его встретил три года назад. Решил: он такой же, как те, что приезжали раньше. Но потом понял…»

«Все-таки понял?» — хитро прищурилась Софка.

«Гиндину я уже встретил иначе. И мне кажется, она не хуже, чем Софка».

«Это ты зря, — обиделся Илья. — Таких, как Софка, теперь не бывает. Ты это сам говорил».

«Значит, ошибался».

«А теперь не ошибаешься?».

«Теперь — нет».

«Может, что-то происходит в жизни? Как ты думаешь, Саша?»

Он ответил не сразу. Слишком важное слово от него ждали друзья.

«Происходит».

«Ха! — сказал Илюха. — Мне ясно, что ты влюблен».

«Старики влюбляются не как мальчишки, — сказала Софка. — Они влюбляются крепче».

Он улыбнулся своим мыслям и не спеша вышел в коридор. В столовой на подоконнике читал Мишка. Борисов обнял его.

— Пойдем погуляем.

— Я лучше посижу дома, — попросил Мишка.

— Нет, нет. На улицу, на воздух. Нельзя же так…

Они выбрали полянку на опушке леса и собрали большую кучу скошенной травы. Борисов лег навзничь, закрыл лицо соломенной шляпой, но и через нее проникали солнечные лучи. Он перевернулся на живот. Нежно-зеленые пилочки свежей травы покрывали землю. Новая поросль пробивалась к солнцу. Борисов провел ладонью по траве, словно погладил, и засмеялся.

— Вы чего? — спросил Мишка.

— Да так… — сказал Борисов.

К вечеру выяснилось, что машина из пионерлагеря пойдет только в девять или десять, а может, и позже. Мила обождала немного и пошла пешком. В конце концов на этом шоссе не так трудно остановить попутку.

Она шла легко и быстро по бетонированной дороге, вдоль которой, точно в праздник, выстроились малиновые ряды иван-чая. Предчувствие встречи не покидало ее.

Хотелось, чтобы Гоша даже не предполагал, даже не думал, что она идет по безлюдью двадцать километров. И лес подступает к дороге. И с каждой минутой сгущаются сумерки. Она представила его удивленное, немного испуганное лицо, а потом радость.

«Наверное, скажет… — подумала она с гордостью. — «Как ты могла?.. Ночью… одна… чтобы всего два часа побыть вместе?» — «Это немало — два часа. Когда случилось… с тетей Оней, мы виделись меньше».

Она вспомнила то утро…

Гоша сидел усталый и подавленный. Она налила чай и смотрела, как он глотал кипяток, держа стакан двумя руками, не обжигаясь и не разжимая пальцев. Так же когда-то пили чай беженцы из Ленинграда на маленькой сибирской станции.

Сколько у человека может быть неудач? Иногда кажется, что кто-то специально придумывает испытания…

Она посмотрела на часы: без четверти восемь. Пожалуй, поезд за переездом. И вдруг внутреннее беспокойство охватило ее.

«А если Гоша приехал? Ведь существует дневной «скорый». На него трудно попасть, но сегодня…»

Мила почти бежала. Сейчас она была уверена, что Гоша в Валунце, и тогда не будет сюрприза, ведь, конечно, он ждет ее раньше.

Она услышала шум приближающегося грузовика и подняла руку. Самосвал с ревом прокатил мимо, обдав едкой струей отработанного газа, и остановился метрах в десяти.

— Ножками, ножками работайте, девушка! — крикнул водитель.

Она добежала до машины.

— В Валунец?

— Для вас хоть на полюс. Прошу.

Она с испугом посмотрела на шофера — широкоплечего парня с огромными кулаками — и отступила.

— Да не бойтесь, — мягко сказал он и нарочно перекрестился. — Я только с виду страшный. Так-то я смирный.

Мила протянула водителю руку и влезла в кабину. К удивлению, шофер оказался молчаливым. Он гнал грузовик, иногда косясь на соседку. Мила закрыла глаза, делая вид, что дремлет.

— Станция Березайка, кто хочет, вылезай-ка.

Она не знала, как предложить деньги, и продолжала сидеть в кабине.

— Вы что, из лагеря?

— Да.

— У меня там племянник — Зайцев.

— Это в моем отряде.

— Что вы говорите? — обрадовался водитель. — Вот повезло. Ну, как парень? Нормальный?

— В каком смысле? — засмеялась Мила.

— Что надо парень?

— Что надо, — сказала она.

— Законно, — сказал шофер и стал рыться в кармане. — Вот. Назад пойдете — купите конфет. — Он протянул рубль. — От дядьки. Так и скажите. Он знает. Так и скажите. У нас с ним контакт.