Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

— Говорите!

И он послушался. Заговорил спокойнее, зная, что сможет с ней сделать все. Все!

— Видеть вас, слушать вас… — И неожиданно, словно обрубая: — Я завтра уезжаю.

— Завтра!

Какая боль прорвалась в этом слове!

Юрий Сергеевич слушал музыку фраз, и когда Лариса сказала шепотом, как признание, как согласие на невероятное: «Вы мой повелитель!» — Паратов опять шагнул к ней и остановился, чего-то ожидая для себя особенного. Она потянулась к нему, будто молила, просила взять себя, унести куда угодно, а он не двигался, медлил. Она так и стояла, чуть наклоняясь, тянулась к нему, ожидая последнего жеста…

Нервы Юрия Сергеевича не выдержали: в эту секунду он почувствовал, понял всем своим существом, что тут не искусство, не игра, а подлинная жизнь.

Сбежавшиеся осветители, портнихи, бутафоры уже аплодировали, но он, Юрий Сергеевич, знал больше их всех, так как был единственным, кто мог отделить Ларису от Ниночки, Паратова от Кондратьева.

— Свет! Свет! — закричал он.

Крашенинников, оказывается, протягивал ему руку, но Юрий Сергеевич этого не заметил, а когда спохватился — было поздно.

— Простите, Геннадий Константинович, — догнал директора Юрий Сергеевич. — Я так устал от неудач, и вот наконец что-то действительно начинает получаться…

Крашенинников молча шел в свой кабинет. Он ничего не ответил Юрию Сергеевичу — слишком много народа видело его протянутую и повисшую в воздухе руку, — а сам думал о том, что прощать грубости нельзя и, что бы ни происходило в последующем, он уже теперь начнет искать замену режиссеру. С хамами и психопатами все равно долго не наработаешься.

Весь оставшийся вечер Юрий Сергеевич не знал, куда себя деть. Читать не мог, строчки не выстраивались в предложения, смысл книги ускользал. «Да, конечно же, странное совпадение, мгновенное попадание в роль…»

Он расхаживал по комнате, думал. Такого с ним никогда не было. Он любил жену, стоически выносил ее болезнь — теперь и вспомнить страшно, — сидел около нее ночами, а когда наступил конец, горько плакал, и вдалеке от дома, в другом городе не проходило у него чувство пустоты.

Он списался с театром, сговорился с предыдущим директором («Господи, за что нам такая удача! Поверить не можем, что к нам едет известный режиссер!») и поехал сюда, мечтая начать жизнь заново.

И вдруг!

Впрочем, любовь кончилась для него, фактически не начавшись. Да и было ли то, что давало надежду?!

Было — не в первый раз сказал он себе.

А может, не было?

Он во всем сомневался.

В эти дни он несколько раз встречал Ниночку после репетиций, расспрашивал о пьесе, и она отвечала ему спокойно, независимо, как думала, но стоило ему заговорить о себе и о ней, как она словно бы удивлялась:

— О чем вы, Юрий Сергеевич?

— О том же, Ниночка, — глупо улыбаясь говорил он.

Потом он стал невольно думать о дочери. «Может, и действительно оставить ее у бабки? Там ей хорошо, старики души в ней не чают, а через несколько лет Ниночка сменит гнев на милость, согласится взять ребенка».

Юрий Сергеевич хотел сказать Ниночке об этом, но произнести фразу не мог — не было сил.

А по театру ползли сплетни: у Озеровой роман с Кондратьевым. Кто-то их видел вместе — в городке это не мудрено, и Юрий Сергеевич всему верил. «Может, поговорить с Сашкиной женой, Лидой, — в отчаянии думал он, не понимая, каким образом можно помешать этой любви. — Подло, подло стольких обманывать!..»

Особенно тяжелы стали для Юрия Сергеевича незаполненные вечера. Тревожные мысли обрушивались на него. Он пошел в кино, поглядел пустой, милый фильм «Женитьба по брачному объявлению», но и эта, непохожая на нашу, французская жизнь не успокоила его.

Выходя из кинотеатра, он столкнулся с Лидой и искренне обрадовался встрече.

— Вы одна? — то ли удивился, то ли забеспокоился он.

— Саша вечерами в театре, утром я занята. Того и гляди картину пропустишь. Ани Жирардо люблю чрезвычайно.

Ему показалось, что она недоговаривает, прячет глаза, и он сразу перешел в наступление.

— Нам бы такую актрису.

— Нам достаточно и Озеровой, — засмеялась Лида.

— Озерова талантлива, — согласился Юрий Сергеевич. — Они с Сашей так сыграли на репетиции, что я чуть не прослезился, тем более что за минуту до этого был в отчаянии от Крутикова. Спектакль буквально разваливался. А здесь… ток, что ли, их связывал, полное единство.

Они неторопливо шли по вечерней улице. Фонари стали редкими, и, вступив в короткую полосу света, Юрий Сергеевич и Лида снова исчезли в темноте.

— Саша всегда преображается с Ниной. Я люблю, когда они в паре.

А если сказать этой наивной, доверчивой Лиде, что у него есть подозрение, тревога, ощущение даже: преображение не случайно?!

Он испугался собственной мысли, отругал себя: «Это низко!»

— На Сашу я очень надеюсь, — продолжил Юрий Сергеевич. — Цеплялся за Крутикова, мучился, видел — нечего от него ждать, а отвести от роли не мог. Знаете, Лида, снять актера с роли — иногда непоправимая травма.

— Режиссер должен мыслить крупно, — осудила Лида. — Он ответствен перед всем спектаклем, а сострадание — дело врачей.

— Не скажите, — вздохнул Юрий Сергеевич. — Сострадание каждому требуется. Как бы мы отлично все жили, Лидочка, если бы умели сострадать!

Она приняла его слова за шутку, засмеялась.

— Ну, вам-то сострадают…

— Кто? — забеспокоился Юрий Сергеевич.

— Многие, — сказала Лида. — Мой Саша в первую очередь. Говорит, вы из сил выбились, столько делаете. Жалел вас…

— Жалел? — повторил Юрий Сергеевич и остановился. — Ваш дом, по-моему, рядом, второй от угла?

Она кивнула.

— Ну ладно. Пойду, — сказал он и, пожав Лиде руку у локтя, заспешил в противоположную сторону.

…Спектакль кончился. От театра тянулись люди — вначале толпа, затем — отдельные не торопящиеся парочки.

Из служебного хода появился Кондратьев, но не пошел к дому, а заходил кругами, кого-то поджидая.

Снова открылась дверь — выпорхнула Ниночка.

— …И что интересно, — словно бы продолжила она начатый разговор, — когда актриса партнера чувствует, как я теперь в «Бесприданнице», то начинаешь играть по-другому.

Юрий Сергеевич стоял в темноте. Саша и Ниночка прошли близко, даже не заметив его.

Кондратьев смеялся. И смех его, долетевший издалека, еще раз невольно кольнул Юрия Сергеевича.

В двенадцать фонари погасли. Юрий Сергеевич все колесил по городу, усталости не было. Он опять думал о Сашке и Ниночке, ругал себя: «Все это нервы, мое возбужденное воображение. Вот уж не представлял, что я так ревнив!..»

Яркий свет от какого-то окна заставил его повернуть голову и остановиться. Дом, видимо, недавно уснул. Но рядом с входной дверью, с едва заметной тусклой лампочкой, горел как прожектор — так, по крайней мере, ему показалось — огонь в Ниночкиной квартире.