Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

Дуся пальто стянула, повесила на вешалку. Нашарила тапочки в темноте и, надев большущие, не по размеру, пошла к Нике Викторовне, как на лыжах, шаркая негнущимися ногами.

— Ой! — вспомнила Дуся на середине пути. Оставила тапки и бросилась назад, за авоськой.

Лицо Ники Викторовны не изменилось, не потеплело, когда Дуся вынула и поставила на стол две банки растворимого кофе.

— Зачем ты? — безразлично спросила она.

— Пейте, — отмахнулась Дуся. — После дорожания хоть достать можно.

— И почем теперь?

— По шесть…

Вздохнула глубоко, оторвалась от печки, перенесла кофе в буфет, рукой указала на стул: садись, мол, рассказывай.

Дуся пригладила юбку, чинно устроилась.

— В субботу у Сергей Сергеича юбилей. Приглашаем к пяти вечера. Вы как-никак самые близкие.

— Спасибо, — сказала не сразу. — Только давно никуда не ходим…

— Сергей Сергеича уважьте.

— Сколько ему?

— Восемьдесят.

— Я думала — старше.

— Так-то все ничего, — сказала Дуся. — Только стал заговариваться. — Прислушалась — нет, никто не идет, дома, видно, никого нету, — прибавила: — В школу ходит. Утром встанет и собирается, ищет портфель. А днем — нормально, даже не помнит, если спрошу…

— Старость не радость.

— Может, в последний раз собираемся. — Огляделась, решила узнать: — Что-то не слышу Александра Степановича да Ксюшки?

— В лесу. Вот-вот явятся.

Дуся замолчала, не зная, что дальше сказать. Без Александра Степановича разговор не серьезен: хозяина нужно ждать.

Ника Викторовна поставила чайник на газ, вынула чашку, розетку, подвинула банку варенья — крыжовник вроде.

— И Юрий приедет? — спросила наконец то, о чем раздумывала.

— Занят очень, но обещался быть. Как же на годовщине без сына?

— Им только работа, — сказала Ника Викторовна. — А может, другая причина.

Поглядела на Дусю, как бы вопрос задала.

— Другого нет, — поняла Дуся. — Уверена…

— И-их, Евдокия Леонтьевна, да кто может быть в наше-то время уверен в чем?! Это я, мать, дочери не изменю, а муж?

Дуся кивнула, вроде согласна.

— Нет, не забыл, — сказала она. — Юрик помнит Иришу. Он так работает, что даже в театре спит. Чего обвинять не зная…

— Артист! — мягче, но все же осудила Ника Викторовна. — В театре спит! Дома нет, что ли? Весь город-то — плюнуть, а ему до кровати не доползти…

— Все вы недовольны, — заметила Дуся.

— Да что недовольны! — крикнула Ника Викторовна. — Душа болит, моя дочь все же!

— Это верно, — затихла Дуся.

Они вроде бы примирились. Дуся отломила ложечку засахаренного крыжовенного, подержала над розеткой, чтобы отпала, ягода, не дождалась, откусила с краю. «Не идет Ксюша, — отметила грустно, — поглядеть бы скорей».

— А не думала я, что Юрий столько продержится, — красивый мужик. Бабье нынче незастенчивое…

Подлила кипятку Дусе, плеснула заварки, белесой уже, не теперь заваривала, села, прижав кулаком щеку.

— Вон Сонька, твоя любимица, схватила бы вмиг. Лиса толстая! Спит и видит… Она и при Ирише на него пялилась.

— Они с Соней с детства друзья.

— Держи ее сторону, помогай!

— Я так просто, — вздохнула Дуся и опять прислушалась к тишине. — Соню мне жаль…

— Иришу жалеть нужно! — выкрикнула Ника Викторовна и промокнула глаза. — Иришу! Чего Соньку жалеть!

Поднялась резко, видно, слезы не хотела показывать, уставилась в замерзшее окно.

— Пора быть, пятый час бродят.

— Как Ксюшка выдерживает?

— Как Александр Степанович выдерживает? Она — будто волчонок. А потом, лес — не город, от леса не устают…

Дуся кивнула, а сама с грустью подумала: «Не отдадут девочку. Хоть на три бы дня… Сами не пойдут и ребенка не пустят».

И вдруг поднялась от неожиданных звонков: длинного и коротких, таких же условных, как и для нее.

— Идут! — выкрикнула Дуся.

А Ника Викторовна, опять простоволосая, бежала по двору, к калитке.

В окно Дуся видела, как Ксюша — высоконькая, краснощекая, хохочущая — влетела в бабушкины объятия. Ника Викторовна подняла ее в воздух, забыла, что раздетая стоит на ветру, закружила на месте.

Александр Степанович был чуть в стороне, смотрел с улыбкой на внучку, потом повернулся к окну, где стояла Дуся, — видимо, сказали ему, что дома гостья.

Ксюша подобрала лыжи, потащила к сеням, но не донесла, бросила и побежала к двери.

Дуся пригладила волосы, встала на пороге, ожидая внучку. Дверь хлопнула, и Ксюша повисла у нее на шее.

— Ну, — кричала Ксюша, — показывай, что привезла!

В коридоре закряхтел Александр Степанович, стаскивая с себя тулуп. Припал к ковшу, жадно пил воду.

На кухню зашел без валенок, в выцветших галифе и толстых вязаных носках, остановился в проходе, щурясь от света и рассматривая Дусю.

— Здравствуй, — кивком приветствовал он.

— Здравствуй, Александр Степанович. Приехала в гости и просить на юбилей Сергей Сергеича. Восемьдесят стукнет.

— Какие мы гости?

— Самые близкие.

Ксюша держалась за Дусину авоську, а сама нетерпеливо глядела на деда: он мешал получить подарок.

— Сейчас, сейчас, — говорила Дуся, вытаскивая большую немецкую куклу.

Ксюша охнула.

Передник и платье помялись. Дуся пригладила одежду, вынула гребень и расчесала кукле волосы.

— Спасибо! — крикнула Ксюша и понеслась в другую комнату.

— Огонь! — похвалил девочку Александр Степанович.

Ника Викторовна качнула головой, сказала с сомнением:

— Зачем на подарки тратишься? Рублей десять, наверно? — Достала из буфета большую кружку, налила заварку, потом крутой кипяток, поставила перед мужем.

Александр Степанович охватил кружку ладонями, приблизил лицо, подышал паром.

— Не женился… артист?

— Нет, — опередила Ника Викторовна. — Иришу забыть не может.

Александр Степанович вдруг шагнул к буфету, приказал жене:

— Наливочку-то поставь. Достал банку огурцов.

— Нужно бы съездить, — сказал Нике Викторовне, как бы не обращая на Дусю внимания.

— А Ксюшу я бы хоть сегодня взяла, — предложила Дуся. — Отец приедет, захочет увидеться. И всего-то на три дня… А мне, — не выдержав молчания, объясняла она, — обещались билеты достать и в цирк и в кукольный…

— Сонька, конечно?

Дуся потупилась, не сумела соврать.

— Ну и что, если Соня. Билеты для всех одинаковые.

— Билеты одинаковые, верно, — сказал Александр Степанович, остро и неприязненно глядя на Дусю. — А тебе неймется Юрке жену подложить. Страдаешь, что он холостой. Только не спеши, Евдокия, он на твою Соньку никогда глядеть не хотел и теперь не захочет.

— Да что ты, что ты! — замахала руками Дуся. — И мыслей таких нет.

— Есть! — прикрикнул Александр Степанович.

Дуся поджала губы, отвернулась, обиделась.

— Ладно, — отмахнулся Александр Степанович. — Теперь нам безразлично. Сам решит. Нас не спросит.