Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

Замолчали. Дуся отпила глоток, сморщилась, захрупала огурцом.

— Ой, — среди полной тишины о чем-то вспомнила. — Я тут тебе, Александр Степанович, гостинчик привезла. По случаю…

Сунула руку в сумку, стала шарить по дну.

— Мячики у тебя, что ли? — Александр Степанович пошутил вроде.

— А вот погляди.

Дуся положила на стол шерстяной узелок, стала развязывать. Выкатилась крупная луковица, потом еще две.

— Тюльпаны? — с удивлением спросил он.

— Сорт, сказали, хороший: Большой театр.

— Большой? — Александр Степанович даже поднялся. — Да я его сто лет ищу! Где достала, Дуся?

— Где купила — там нет, — небрежно сказала Дуся, понимая, что попала в самую точку.

— Господи! — ахал Александр Степанович. Он сложил вместе ладони и теперь перекатывал луковицы, дул на них, покачивал головой. — Да это же надо! — покрикивал он. — Да я!.. Да теперь!

Ника Викторовна приблизилась, хотела взять луковицу, но Александр Степанович заурчал на нее, как кот, отвел руки.

— Дорого обошлось? — не удержалась Ника Викторовна.

— Не дороже денег, — Дуся говорила небрежно.

— Это верно, — поддержал Александр Степанович.

— Для меня главное, чтобы подарок пришелся, — сказала Дуся. — Терпеть не могу безразличные подарки.

— Да, да, — засмеялся Александр Степанович, делаясь неузнаваемо разговорчивым. — Люди часто такое принесут, что им не нужно, дома валяется, занимает место. На, друг, мучайся, пусть у тебя будет. Помнишь, Ника, как нам Иван Федорыч подтяжки принес по рупь двадцать? А зачем? Я ремень ношу, тебе тоже нечего подтягивать, пришлось к дверям приспособить.

— Она и растворимого кофе две банки…

— Угодила, мать, — радовался Александр Степанович. Подул осторожно, точно птенцы это.

На кухню влетела Ксюша. Дуся повернулась к внучке, глядела не отрываясь.

— А как, баба Дуся, твою куклу зовут?

— Маня…

— Отпустим ребенка, — сказал Александр Степанович. — Бабка все же, грех не дать. — Повернулся к Дусе, спросил: — Двух дней будет?

— Будет, — шепнула Дуся. — А вы сами приедете к третьему дню и увезете…

Он погрозил пальцем, засмеялся:

— Выходит, три дня выпрашиваешь. Ладно. Вези.

Дуся присела на табуретку растерянная, еще не понимая удачи своей, думала: «Вот Юра обрадуется, когда Ксюшу дома застанет… Счастье у нас!»

— Значит, так, — отсекал Александр Степанович. — До субботы. Включительно. На юбилей приедем. А часов в восемь уйдем, не обессудь. И чтобы с вашей стороны без слов, без продления командировочной. — Повернулся к девочке, провел ладонью по ее голове, сообщил: — К бабе Дусе поедешь, веди себя хорошо.

Ксюша спросила:

— А Маню можно?

— Запачкаешь, — сказала Ника Викторовна. — Пусть дома ждет.

Ксюша прижала куклу к себе.

— Бабушка права, — торопливо сказала Дуся. — Ты Маню оставь, у меня дома Катя есть, не хуже.

— Хуже, — сказала Ксюша.

— Черноволосая, в красном платье, давным-давно тебя ждет.

— Ладно, — по-взрослому сказала Ксюша, возвращая куклу Нике Викторовне. — Только чтобы не хуже.

— Забалуешь ты ее, — говорил Александр Степанович, раскладывая луковицы в картонной коробочке. — Тебе удовольствие, а нам с ней жить…

Начальство к Соне относится хорошо, с полным доверием. Подошла к главному, сказала, что ей нужно сегодня пораньше уйти по семейным обстоятельствам. Он только спросил:

— Закончили?

— Все. Не волнуйтесь.

В три зашла на междугородную, заказала разговор с Галиной. Нужно еще раз подтверждение — могла передумать. Да и про тетю Дусю стоило ей сказать. Подруга подругой, но и Дусю обманывать не хочется. Дуся почти мать.

Галина отвечала коротко, только «да» или «нет»; на работе не поговоришь, чужие уши.

— Галя, я к Николаю еду, у тебя все по-прежнему?

— Да.

— Тетя Дуся догадывается, нервничает.

— Знаю.

— Значит, будешь в пятницу?

— Да.

— Встретить тебя, Галочка?

— Нет.

Вот и весь разговор.

Вышла на улицу, вздохнула тягостно — нужно ехать.

Из трамвайного окошка город как на картинке — зимний, ясный, безветренный. Чуть мягче стало, и люди ожили, задвигались: человек тоже оттаивает, не только земля. И солнце пронзительное — смотреть больно.

Нет, нельзя было тете Дусе врать, не имела права. Проспит ли? Может, простит, но заноза останется.

И все же не Дусину правду выбрала, а Галинину. Всю жизнь для подруг: их жизнь оберегала, старалась помочь, как могла. Вот и сейчас выполнит все, что просила, — ничего нет важнее чужой просьбы.

Ах, если бы и ей кто помог! Галина и помогла бы, да разве поможешь, когда у Юры ничего к ней нет, н и ч е г о…

Город кончается. Незнакомая окраина, унылые дома, одинаковые, этакое однообразие на километры.

Спросила у женщины, долго ли еще ехать? Оказывается, пора выходить.

Безусый мальчик-милиционер выслушал вежливо, объяснил, как идти.

— Это завод, а не конструкторское, — поправил он Соню. — До конца улицы, а там проходная. — И еще сказал: — Сегодня на этот завод уже не первая женщина идет. День зарплаты. Лучше, конечно, своих мужей встречать.

Соня поблагодарила его, пошла торопливо, не оглядываясь.

Рабочий день только что кончился, непрерывающийся людской ручей тек и тек через проходную. Соня устала вглядываться, тянуть шею: и тот не этот, и этот не тот. Когда же Николай выйдет? Не упустить бы.

И вдруг точно прорвалась плотина — все разом пошли.

Соня пристроилась к охраннику с левой руки: он пропуска разглядывал, она — лица. Нет. Опять нет.

И тут — полная неожиданность. Едва отбежать успела. Не он, Николай, приближался к Соне, а оба они, с Таисьей. Дружная пара — шаг в шаг, она его даже за локоть придерживает, чтобы спокойнее быть. Потом Соня посмеивалась, когда думала, что это и зовется, наверное, чувством локтя.

Вот отчего у одних, доверчивых, мужья сбегают, а у других — полный порядок.

Таисья, Таисья, практичный ты человек, не чета Галине! Два раза ошибки не сделаешь, на одном пне не споткнешься. Надо же, вместе решила работать! Из-за Николая магазин бросила. Кем же здесь-то устроилась? Без специальности — так это не больше чем на восемьдесят…

А может, не подходить к Николаю? Не тревожить зря? Может, ему спокойнее, когда такая защищенная жизнь? Куда ни повернись — всюду жена, так что задурить — и помышлять нечего.

Охранник почувствовал движение за спиной, оглянулся. Только что рядом стояла женщина — и как смыло…

Таисья и Николай вынули пропуска, подняли руки, будто и этот жест у них отрепетирован, прошли через вертушку, даже не взглянув в Сонину сторону. Таисья опять подцепила Николая под руку, вывела из проходной.

Эх ты, Коля-Колечка! Прощен полностью, пошалил и будет. Хорошо, видно, живут, спокойно. Шапка ондатровая, воротник — бобер, сапоги высокие, теплые. Не каждого так оденут.