Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

Махнул рукой.

— Часок поскитался по городу — сюда рано было, в «Хронику» забежал. Сижу, смотрю бой быков в Испании, а сам в полном от себя восторге. Свободен! Совершенно свободен!

— Считаешь, она ищет уже?..

— Не сомневаюсь. Только не пойму, с какого места начнет искать. Не с милиции же… У нее, Соня, на пропажу личной собственности особый нюх. А меня-то она всегда именно личной собственностью считала. Законной собственностью, за семью печатями, с государственными гербами.

Он прошелся по комнате.

— Я перед сегодняшним побегом даже во сне бредил, плохой конспиратор. Таисья разбудила среди ночи: «Повернись, говорит, на другой бок, что-то несусветное выкрикиваешь, пугаешь, уснуть не даешь». — «Сон, говорю, прекрасный!» А она с сомнением: «От прекрасного не кричат».

Соня поискала глазами будильник, прикинула время.

— Давай я в автомат сбегаю, в справочную позвоню.

Он подошел к окну, прижался к стеклу лбом, долго разглядывал улицу.

— Сходи.

— Назад не вернусь, — сказала Соня. — На пальцах покажу. А не поймешь — открой форточку, я крикну…

— Жаль, что уходишь, — сказал Николай тихо. — Одному тоскливо. Время останавливается. А если она долго еще не приедет?..

Соня рассмеялась:

— А я всю жизнь одна — и прекрасно… — Показала на телевизор. — Вон, включи или читай. Смотри, сколько книг. А я из того автомата звонить буду. Видишь, девушка разговаривает. — Выгребла из ящика двухкопеечные, видимо, всегда там держала. — Утром уходить будете с Галей, ключи соседке отдайте. Старушка в третьем номере, я предупредила, что не сама занесу.

Дошла до дверей, но остановилась, вспомнила:

— Да, кура отварная лежит в холодильнике. Бульон отдельно. — Надела пальто и снова вернулась в комнату. — Белье в этой тумбе…

Он кивнул благодарно, пошел за Соней, чтобы закрыть дверь, и снова вернулся к окну. Погасил свет, при свете не видно улицы.

Соня пробежала к будке. Наверное, не прорваться в справочную. Всюду людей не хватает.

Конечно, если себя потерять, делать только то, что Таисья прикажет, то и так можно. Вроде армии — получи увольнительную, а тогда и иди. За опоздание — трибунал.

«Почему» — возмутился он. — Кто дал ей право командовать? Мою волю ломать? Нет, милая, ошибаешься, человек свободен, по сути своей. Перегнешь палку — покаешься. Каленое железо трещин никогда не дает, пополам сразу…»

Свет уличного фонаря посеребрил циферблат, обозначил на часах стрелки. Надо же: пошел двенадцатый! Давно бы Галине пора.

Соня выскочила наконец из будки, аж пар клубится. Николай открыл форточку, высунул голову.

— Когда приходит?

— Вот-вот, минутами!

Закрыл задвижку, отнес стул на место, включил свет. Господи, какой в квартире простор! Как пусто! Ах, Галка, Галка! Не было бы ребят маленьких, никакие бы Дусины слезы меня домой не вернули, с тобой только и было мне хорошо…

Он опять напряженно вглядывался в улицу. Такси остановилось на другой стороне. Она?! Нет, старик вылез, сгорбился, стал похож на крючок.

И тут же из-за угла вышла женщина, бегом пересекла дорогу, — опять не Галка.

А вообще-то легче жить таким людям, как Таисья. Без колебаний. Если оба в доме слабенькие, нерешительные — жизнь не выстроить. Кому-то положено и сильным быть.

«Что? Сомневаешься? А ведь завертится сейчас круговерть — не распутаться. Не умеешь ты, Николай, выводы делать, одни ошибки всю жизнь…»

Он испугался возникшей мысли. Взглянул на часы. Было почти двенадцать.

Надо Таисью знать! С ума, наверное, сошла, крушит все в доме.

А ведь рано или поздно вернуться придется… Не каждый человек может рвать окончательно. Он не может, такой уж характер…

Где же логика? Для чего он здесь? Только худо всем будет — и Галине, и Таисье. А еще хуже — Евдокии Леонтьевне, на ней все сойдется…

Он вдруг заметил, что стоит в коридоре, около своего пальто, даже руку уже протянул. Задумался: хорошо ли, правильно ли делает?

Накинул пальто, нахлобучил шапку и пошел на кухню писать записку. Надо спешить. Скорее, лишь бы теперь-то не встретиться.

«Галина!» — начал он и порвал сразу же. Грубо выходит, Надо бы — «Галочка».

Не написал и этого. Обращение уже обязывает.

Пошел к дверям, но сразу вернулся: о ключах надо написать.

Нацарапал нервно: «Ключи в третьем номере». И расписался.

Захлопнул двери, приколол записку, позвонил к соседке и, ничего не объясняя старушке, сунул ключ.

— Когда придут? — крикнула она вслед Николаю.

— Скоро, скоро, через несколько минут.

— Я не ложусь, у меня бессонница… — ласково успокоила она.

Он выбежал на дорогу и сразу же свернул в ближайшую подворотню. В проулке остановилось такси.

Выглянул. В кабине зажгли свет. Галина расплачивалась с водителем, отмахнулась от сдачи — торопливый такой получился жест. Побежала к парадной.

У Николая сердце ухало. Захотелось догнать Галину, просить прощения.

Что-то словно бы мешало ему. Голова работала с возмутительной холодностью. Он спросил себя: нужна ли эта встреча? Нет, ответил он твердо.

Но все же не ушел с улицы, стоял не под окнами, а чуть правее. Много прошло времени, а свет в квартире не загорался, Может, она не решается попросить ключи?.. А может, выбежит на улицу и увидит его…

И тут свет вспыхнул. Галина ходила по квартире в пальто и в шапке, не раздеваясь. Даже дорожный свой чемоданчик не ставила, держала в руке. Остановилась у окна и словно застыла. Он видел неподвижный и знакомый такой силуэт.

Надо было идти. Надо. А он все стоял под окнами и ждал, когда Галина пошевелится, вспомнит, что все еще не раздета, снимет пальто.

Нет, не дождался. Вздохнул и пошел, поплелся к троллейбусу.

Таисья пришла домой около часа. Пальто Николая висело в коридоре, хотя она — если честно — не надеялась застать его дома. Вернулся, кобель!

Первое, что ей захотелось, — это кричать на него, упрекать в неблагодарности. Разве не из-за него, пакостника, стали они хуже жить?! Не он ли заставил ее пойти на завод, бросить хорошую работу?!

Она вошла в спальню, включила ночник. Николай похрапывал.

— Утомился, — со злостью сказала она. — Думает, что и на этот раз ему все сойдет, что он может издеваться, уходить из дома, когда захочется. Нет, такого тебе больше не отколется!

Таисья сняла со стула сложенные Николаем брюки, пошла на кухню.

Подумала, как резать. Достала портновские ножницы и раскромсала штаны в двух местах. Села к столу и стала сшивать разрезы белыми нитками. «Вот тебе, гад! Чтобы не бегал, не шастал без спросу!»

Она думала о своем несчастье, о том, какой ей выпал тяжелый удел — неверный мужик, за которым — столько лет прошло! — а все глаз да глаз нужен…