Ильгиз Кашафутдинов - Последний снег

— Она спросит — зачем?

— Скажу, что пальто себе зимнее отложила.

— Магазины закрыты…

Аня почувствовала себя до того беспомощной, что нагнулась еще ниже.

— Ну, ладно, хватит, — проговорил Николай Семенович. — Мир не без добрых людей. Попробую пока так… в долг.

Он завел мотор, прислушался к ровному вкрадчивому его шуму, повеселел. Тронул с места машину.

Аню охватила радость, заслонив от нее все: улицу, дома, людей. Потом неожиданно пришло неудовольствие собой. Вот такая уж она дуреха, что выставила напоказ свою мелочность. Надо, конечно, помнить, что из мелочей складывается великое, но надо еще предугадывать, как отнесется человек к излишней щепетильности. А так недолго рассмешить, удивить и даже прогневить человека…

Они ехали, сворачивая с одной улицы на другую, и Аня потеряла им счет, когда машина остановилась. Аня увидела прямо перед собой новый большой дом, за ним — черную, непроглядную тьму. Там, наверно, было поле.

Николай Семенович, звякая ключами, вышел наружу.

— Я быстро, — пообещал он.

Аня смотрела, как он неторопливой, но сильной походкой идет к подъезду. Свет от единственного в этом месте фонаря высвечивал складки на его черной, кожаной тужурке. Аня смотрела ему вслед, мысленно подбадривая его, желая удачи.

И все-таки он вернулся с озабоченным лицом, затяжелевшей понурой походкой.

— Не так просто это, — пояснил Николай Семенович. — Надо скоротать час-полтора. Ты ужинала?..

Аня хотела сказать, что поужинала, но не успела.

— Понятно, — бросил Николай Семенович. — Лучше два раза пообедать, чем ни разу не позавтракать, а?

И мягко, печально улыбнулся.

В ресторане, видимо недавно открытом, людей было немного. В углу играл музыкальный автомат. Там же, тесно усевшись за стол, судачили официантки.

Аня давно и всего раз, в день рождения подруги по общежитию, была в ресторане. Сейчас, войдя в зал, она нерешительно и робко смотрела на Николая Семеновича, боялась от него отстать и остаться на виду у всех. Она считала, что в ресторан надо идти в красивой модной одежде, а ее-то у Ани не было никогда, сколько она себя помнила. Сейчас на ней было аккуратное голубое платье, но слишком уж скромное. Она шла рядом с Николаем Семеновичем, повторяя каждый его поворот, пока он не нашел удобного места.

Стараясь поспевать за Николаем Семеновичем, Аня внимательно присмотрелась к нему и с облегчением отметила: одет совсем просто. Он оставил куртку в машине, остался в сером, тонкой вязки джемпере, в серых, хорошо отутюженных брюках; на нем единственным броским пятном выделялся подчеркивающий золотистый загар лица розовый галстук. Он лениво полистал меню, поманил пальцем официантку. Официантка подошла, постояла, глядя не на него — на Аню; с любопытством осмотрела Аню и только потом повернулась к Николаю Семеновичу. Ане показалось, что официантка знает его давно.

Николай Семенович заказал коньяк и закуску.

Дальше Аня перестала слушать, отрешенно подумав, что пить она не будет, а поесть, может, она захочет потом. Вот бы все — еду, питье — оставить на потом. Сейчас они пойдут Ане не в радость — она томилась по скорой обратной дороге.

— О чем задумалась, Анюта? — поинтересовался Николай Семенович.

— Ни пить, ни есть не хочется, — простодушно призналась Аня.

— Понятно, — сказал он. — Вполне закономерно. Но аппетит, как известно, приходит во время еды… Отвлекись.

Аня притихла, чувствуя его интерес к ней; она видела, как он мягким взглядом обводит ее волосы, плечи.

— Как ты такие волосы отрастила? Поливала, — улыбаясь, говорил он.

Аня потупилась. Странная отчужденная красота его лица вызывала стеснение, но не волновала. Несмотря на улыбки, он подавлял Аню.

Официантка подала коньяк и закуску. Без всякого оживления, какое наблюдается у других перед началом застолья, Николай Семенович разлил коньяк по рюмкам.

Аня, чего греха таить, до этого иногда выпивала, больше всего ей нравились вермут и кагор. Но теперь, поглядев на Николая Семеновича, который ждал, когда она поднимет рюмку, она поняла, что не вольна при нем поступать так, как ей нравится.

— За удачу! — сказал Николай Семенович. — За здоровье брата!

— Спасибо! — ответила Аня.

Она выпила немного и обожглась. Быстро подхватила протянутый фужер с минеральной водой, запила.

— Злой, — выдохнула она. — Вермут лучше.

— А я, дурак, не спросил, что ты будешь пить… — виновато покачал головой Николай Семенович. — Заказать?

— Ладно уж, — отмахнулась Аня.

Николай Семенович закурил, сладко затянулся, сквозь дым сощурился на Аню.

— Сейчас тебе захочется есть, — сказал он.

— Хорошо бы…

— «Дай мне вина, чтобы Вакх отогнал от меня все заботы… И отогрел бы опять сердце остывшее мне!..»

Аня вслушалась и с легкостью, удивившей ее, сказала:

— Омар Хайям, да?

— Вообще-то похоже… — как бы пощадив ее, уклончиво проговорил Николай Семенович. — Это греческий поэт Паллад. Из его застольных эпиграмм.

Потом он еще заставил ее выпить, и Аня ощутила такую легкость, что оперлась на стол, подперла ладонями подбородок.

— Пьяная уже. — засмеялась она. — Какой злой, нехороший коньяк… Я больше не буду. Мне ведь еще ехать.

— Сегодня?

— Сегодня, сегодня, — подтвердила Аня, взглянула на часы. Настороженно прислушалась: далеко в стороне погромыхивал гром. — Меня ждать будут, понимаете?

— Где?

— В деревне, в Грачевке.

Короткая, жесткая улыбка промелькнула на лице Николая Семеновича.

— Если сегодня не получится? — вставил он.

— Вы сами сказали, что завтра вас не будет.

— Ради такого случая поездку можно отменить…

— Нет, нет, — возразила Аня. — Обязательно сегодня.

— Ну, хорошо, хорошо, — согласился Николай Семенович. — Постараемся…

Людей в зале прибавилось. В ровном густом шуме смешались голоса, звон посуды, музыка. Две парочки, одна пестрее другой, принялись танцевать.

Аня удивленно смотрела на непривычную для нее ночную жизнь. Только Николай Семенович, казалось, не замечал того, что творится вокруг него, лицо его светилось покоем и удовольствием.

Он предложил выпить еще и, когда Аня помотала головой: «Не хочу», не стал уговаривать ее, выпил один.

— Танцевать пойдем? — спросил он, увидев, как Аня украдкой наблюдает за танцующими.

— Я так не умею, — сказала Аня.

— А мы по старинке…

Конечно, пустяки это — твист и шейк. Аня еще помнила, как в общежитии прыгала с подругами, прыгала и дергалась, чуть не вывихивая суставы. Но то совсем другое — танцевать на потеху себе и знакомым, а здесь — ни за что. К тому же случай не тот, чтобы, потеряв голову, отдаться веселью.

Николай Семенович ждал.

Аня спохватилась, с улыбкой сказала: