Валерий Приемыхов - Милый, дорогой, любимый, единственный…

— Шурик ты наш, Шурик!

Тетка заговаривала пацаненку зубы, сама быстренько его распеленывала. Потом вдруг Вадиму показалось, что в аэропорту объявили мертвый час и на зал обрушилась глухая тишина. И Вадим и тетка разом увидели вместо пацана голенькую девочку. Девчонка ехидно, как показалось Вадиму, смотрела на него, дурака, и сучила ножками, потом напугалась его перевернутого лица и, нарушая сонное оцепенение вокруг себя, заревела.

«Этого не может быть, товарищи хорошие!» — внушительно сказал себе Вадим. А мысль легко обернулась на пару часов обратно и без жалости напомнила ему страх Ксении при виде милиции, «Москвичей», уныло стоящих перед милицейскими постами, парня, упавшего на асфальт, и его друга, который крикнул «шайка!». И последнее: Ксения, но умеющая перепеленать ребенка, загораживает его (ее!!!) тельце от Вадимового взгляда…

Он продирался сквозь толпу и, если б руки не были заняты ребенком и Ксениной сумкой, обязательно щипнул бы себя или дернул за нос. Ксении нигде не было.

— …Прибыл рейсом из Софии, — подсказал ему доброжелательно голос информатора, он остановился и задержал дыхание, — …вторая галерея…

Вадим заторопился ко второй галерее. Навстречу ему бросилась Ксения.

«Сумасшедшая!» — в очередной раз сказал он себе.

Ее бледность просвечивала через краску на лице, а глаза смотрели благодарно на Вадима, боязливо на выход из второй галереи, невидяще и холодно на все остальное вокруг.

— Ты украла ребенка?! — выговорил он без надежды на возражения.

И увидел он в то же самое время милицейский наряд, спешащий к ним, спиной почувствовал кого-то недружелюбного, осторожного в двух шагах от себя. Поэтому Вадим не удивился, подчинился без звука, когда у него взяли ребенка, а руки надежно завернули назад.

— Он ни в чем не виноват! — сказала Ксения. — Слышите, нет!

В штатском крепко взял ее за локоть. Она пыталась высвободить руку, а сама все оборачивалась на выход — из него шли первые пассажиры объявленного рейса. Ее загородила спина в милицейской форме.

— Минуточку! — просила она и плакала. — Я прошу вас! Одну секундочку, не тяните меня. Я сама, я сама пойду! Только минуту! — вставала на цыпочки, тянулась, выглядывала того, кто должен был прилететь.

— Не разговаривать! Без разговоров! — сказал старшина наряда.

Ее увели, и последнее, что услышал Вадим, — жалкое, девчоночье:

— Я нечаянно… Разрешите, пожалуйста, дяденьки!

Вадим трясся в «воронке» с плохими рессорами, хватался за стены, чтобы не расшибить колени при торможении или не шарахнуться башкой, когда трогали с места. Он хмыкал, крутил головой, потирал лоб или стонал, вспоминая что-то уж совсем глупое из его сегодняшнего поведения.

Машина остановилась, наконец, о чем-то говорили милиционеры, потом хлопнула дверца, легкий автомобиль закачался, сапоги с подковками зачиркали по булыжнику, удалились, и стало совсем тихо. Вадим увидел в зарешеченном окошке горбатый двор и старое красное здание милиции. Сидеть и ждать было невмоготу. Он сильно застучал кулаками по железной обшивке. Щелкнула дверь, в проеме встал милиционер:

— Чего колотишься?

— Так ведите куда-нибудь!! Что я вам?! Нанялся?..

— Грохни еще раз, я тебе грохну!

Ксению вел с допроса молоденький, только что после срочной службы сержантик. За ними тащилась женщина, бормотала:

— Доченька, доченька! Да как же так получилось, Ксенечка?

— Уйди, мама, — деревянно сказала Ксения. — Отстань, пожалуйста!

Они встретились посреди двора. Милиция изменила ее, словно трудные годы. Одежда на ней казалась с чужого плеча, а выражение лица, когда она подняла на Вадима глаза, было некрасивое, жуткое, как у собаки, замученной мальчишками.

— Красиво жить не запретишь! — крикнул ей вслед Вадим. — Доигрались!..

— Иди, иди! — подтолкнул его милиционер.

Вадим сунул пальцы в рот и засвистел на весь гулкий двор. Обидно и сильно. Ксения закрыла лицо руками.

— Руки за спину! — приказали Вадиму. — Руки, слышишь?!

Оперативник в милиции оказался ровесником, капитаном. Он был, наверно, хорошим работником, работал споро, с интересом. Уже допросили Севку с Верой и выяснили, почему Вадим поменял машину и не дал милиции возможность схватить преступницу на первом перекрестке. Понадобилась даже Галка-практикантка с Вадимовой стройки.

— Прости, — говорила она Вадиму, — я опоздала, потому что волосы не просохли…

Капитан подвинул ей протокол.

— Зачем? — спросила она.

— Подпишите, что Сарохтин действительно ждал вас на свидание в восемь вечера на том самом месте.

— Как же ты не мог ее вычислить, — говорила Галка и подписывала, — у нее на лице все написано.

— Галя, — тоскливо сказал Вадим, — а у тебя что написано? Не видела?

— Ты обиделся? — ласково спросила она.

— Свободны, — сказал капитан.

— Тебя подождать? — спросила она у Вадима. — Его скоро отпустят?

— Не знаю, — сказал капитан. — Пока ничего не знаю…

Она ушла, волнуясь за Вадима, с достоинством ни в чем не повинного человека.

— Не верите, — утвердительно сказал Вадим. — У меня самого ребенок…

— Неужели вам ни разу не пришло в голову?..

— Пришло. Особенно когда в аэропорту, — он обвел ладонью вокруг лица, — она намазалась…

Капитан вздохнул.

— Крикни там Елисееву.

Вадим открыл дверь в коридор и назвал фамилию.

— В милицию она при вас звонила?

— Звонила. Так и говорила — звоню в милицию. Я-то не знал, чего она в милиции хочет…

— Хотела, чтоб мы не волновались. «Я верну ребенка!» Понял? Вроде это телевизор напрокат.

Дверь открылась, и в кабинет вошла девушка — подруга Ксении. Постарше, лет двадцати трех, но по манерам и одежде — копия Ксении.

— Садитесь, — сказал капитан. — Знаете этого человека?

Девушка небрежно оглядела Вадима, презрительно дернулся правый уголок губ.

— Что? — задергался Вадим. — Не тяну на десять тысяч долларов?

— Спокойно, Сарохтин, — сказал капитан. — Знаешь ее?

— Да… я б рядом с ней не то чтоб… Смотрит еще…

— Трехнутый, что ли? — вяло сказала девушка.

— Я тебе сейчас дам «трехнутый»! Я сейчас…

— Сарохтин!!

Вадим опять уселся на стул.

— Никогда не видела, — сказала девушка уже осторожнее.

— Как было дело?

— Я же говорила…

— А вы повторите.

— Я пообещала дать Ксении своего ребенка. Задержалась… Тогда она взяла ребенка у соседки из моего подъезда. На время. Я говорила ей, соседке, чтоб не волновалась…

— Не взяла, — сказал капитан, — а украла из коляски. Это называется кража.

— Ой! — отмахнулась девушка. — Называйте, как хотите! Прямо столько шума, дышать нечем!

— Зачем она похитила ребенка?

— У нее любовь.

— Что это за любовь такая?