Владимир Глушаков - Цветение калины

Сергей издали заприметил рдяную купку калинника — будто языки пламени плескались на фоне сумеречного декабрьского неба. Упругие, не тронутые птицей гроздья, так и не пустившие сок и поэтому не подвядшие, не липкие, отсвечивали рубиновым огнем. Осторожно, притянув пружинившую на весу ветку, Сергей принялся обирать гроздья калины в небольшой холщовый мешок, притороченный к поясу. Когда мешок провис от тяжести настолько, что его бока закровянились, Сергей освободился от него, выбрался на открытый всем ветрам ровный, выкошенный хозяйской рукой мысок кручи, сел передохнуть.

Перезрелая ягода чуть-чуть горчила во рту, и Сергей вспомнил, как в детстве мать пекла в эту пору пирожки с вяжущим калиновым вареньем — тогда не ощущалось горчинки. Сладкой казалась ягода…

Неожиданно Сергей поймал себя на простой и вроде пустяковой мысли, что он никогда не видел деревце калины в пору цветения. Вот и Вера, говорит, не помнит. Вообще, детства не помнит. Как это она тогда, у Николая, сказала?.. «Будто кто черной тушью замазал». Странно все это… Непонятно и обидно. С горечью он понял, что восполнить эту потерю уже нельзя, — что-то ушло от них безвозвратно. А вот песня осталась… И теперь, лежа на круче и покусывая горчившую во рту былинку, Сергей явственно услышал, как она наплывает на него из тех дальних лет, на вечерней зорьке, окутывает сладким туманом воспоминаний и дурманит до слез.

Они с Верой поджидали у магазина рейсовый автобус, когда Сергей неожиданно заметил в толпе Романа Григорьевича. Кум заметно сдал в последние полтора-два года, еще больше усох, сгорбился. От былой прыткости и учености, похоже, не осталось и следа.

На поминках, позвякивая двумя партизанскими и одной юбилейной медалями на френче довоенного покроя, долго собирался с мыслями и, наконец, заверил покойного, что теперь они расстались ненадолго, поперхнулся рюмкой водки, заплакал, после чего с помощью своей старухи вылез из-за стола.

Сегодня Роман Григорьевич, развернув истрепанную «Правду», которая, заметил Сергей, постоянно торчала у него из бокового кармана френча, по очереди обходил отъезжающих и сперва тыкал пальцем в газету, затем, после короткого пояснения, — себя в грудь.

— Чего это он? Статью сочинил в газету, что ли? — не понял Сергей. — Вроде не водилось за ним таких талантов…

— А-а! — живо отозвался старый сосед Смотолока, провожавший располневшую дочь, одноклассницу Сергея, в город. — Он тута всем продурил голову етой газетой… Постановление вышло, значит, о всеобщей и полной мелиорации. Так он уже который месяц каждому встречному объясняет, что дело сдвинулось благодаря его письму в Совет Министров… Нашего старшиню кроет почем зря, что в свое время не внял его советам, не проявил инициативу. Тебе, говорит, свиней пасти, а не руководить! Видишь, какое дело с человеком получилося. А на поминках чего он плел? Может, если б дал бог детей, не свихнулся б под старость. А так…

Сергей, не слушая дальше словоохотливого Смотолоку, закурил, сделал знак Вере и не спеша двинулся навстречу показавшемуся на повороте автобусу.

В первый же день по выходе на работу Сергей положил на стол начальника корпуса заявление с просьбой перевести его на автоматическую линию сверловщиком.

— У меня имеются сведения, что вы учитесь в политехническом? На каком курсе? — поинтересовался начальник, у которого за внешней суровостью технократа мельтешили в серых внимательных глазах смешинка и легкая ирония.

Сергей ответил.

— Новобранец, значит? Ну что ж, лиха беда начало… Мне тут, признаться, о вас разное докладывали. Хочу, чтобы вы у нас прижились. Завтра с утра выходите на линию. Возникнут вопросы, сложности — милости прошу. Потолкуем, разберемся, что не так. Мы наши проблемы сообща решаем. Привыкли так. Брата вашего хорошо знаю. Желательно, чтобы вы нашли общий язык с ним.

Старший мастер Хавронич, сухонький старичок в сером, до пят халате, радушно знакомил Сергея со своим хозяйством:

— Вот, прямо, линия блока. Слева — крышки. А это — маховика… В принципе все линии одинаково добитые, люди с нетерпением ждут перехода на новые мощности и зарабатывают пока хуже, чем будет в соседнем корпусе. Ты мне сразу скажи: хочешь работать станочником?

Сергей не успел ответить. Откуда-то из-под наклонного транспортера, будто из-под земли, вынырнул… мастер Геня! Крепким пожатием руки заставил поморщиться тщедушного Хавронича, а Сергея даже слегка запачкал маслом. Кстати, одежда мастера Гени была в этот раз пропитана настолько, что, когда он слегка напрягал мышцы под рубашкой, солярка просачивалась наверх…

— Мастер Геня. Твой непосредственный начальник, — представил Хавронич молодого коллегу. — Желательно, чтобы вы ближе познакомились и… сошлись характерами, — добавил он и по очереди улыбчиво прищурился сперва на Сергея, затем — на мастера Геню.

— Да уж это мы как-нибудь сами сообразим, верно? — Сменный бесцеремонно подтолкнул Сергея, и тот не остался в долгу — мастер Геня едва опять не оказался под транспортером, откуда только что вынырнул.

— Знаю, силенка имеется. — В доказательство мастер Геня потрогал переносицу, глаза его смеялись. — Слушай, и откуда ты опять на мою голову?

— От верблюда. А ты чего махнул с малых прессов?

— Надоело важдаться с девчатами!

— Так я и поверил… Признавайся, нашкодил?

— А это, ты знаешь, не завредило б, да способностей нет, — хохотнул мастер Геня, тронул Сергея за плечо. — Как-нибудь при случае расскажу. Читал про опыт наших коллег с волгоградского тракторного? Про бригаду токарей Золотаренко?

— Это которая начала работать по методу бригадного подряда? Так теперь такие бригады по всей стране… Целые объединения перестроились на новую систему труда но конечному результату, — показал свою осведомленность Сергей.

— У нас тоже не сегодня-завтра заполыхает — спичку только кинуть… А-а? — Мастер Геня с вызовом поглядел на Сергея. — Правда, не на этом добитом оборудовании… Да мы ведь тут не навечно?! Ладно, об этом потолкуем в другой раз.

Первую позицию от токарной группы станков, которой заведует другой наладчик, занимает небольшой, но очень «точный» станок Михея Круглика. В бригаде это не самый пожилой человек, но зовут его Дедом. Может, оттого распространенная на заводе кличка нашла расточника, что он — весьма спокойный, невзрачный на вид — любит в редкие минуты откровения, когда и у таких вот умеренных людей бывает душа нараспашку, похвастаться дедом-буденновцем, награжденным в гражданскую высшим орденом республики. Даже на голове он постоянно носил не кепку, как все, а буденновку из… газеты. Тщедушный вид и напускная важность, отличавшая расточника от сверловщиков, вызывали к нему участие старшего мастера (они даже внешне были похожи), которое проявлялось не только в том, что Хавронич именовал расточника — единственного человека на линии — по имени-отчеству, но и в материальном отношении, что зримо явствовало из расчетного листка.