Владимир Глушаков - Цветение калины

Работа на расточном станочке, на котором приходилось обрабатывать маховики с точностью до микрона, до внешнего лоска отполировала в самом станочнике за многие годы точность и аккуратность, доходившую до педантизма. И еще — уверенность и воздержанность во всем, за что, со временем оценив по достоинству эти качества, его по-своему уважали окружающие. Впрочем, характер тихого умеренного расточника подчас, как барометр, зашкаливал при перегрузках…

В этом Сергей смог самолично убедиться однажды, когда на линии возникла острая необходимость остаться на несколько часов после второй смены всей бригаде, чтобы выточить несколько десятков маховиков, недостающих до цифры месячного плана, однако что могли означать для Деда горячие заверения мастера Гени «выгнать эти несчастные маховики и с чистой совестью разбежаться по домам», скажем, в сравнении с вескими, гарантировавшими лишний червонец к заработку словами старшего мастера, которого, на беду, не оказалось на месте?.. Другое дело, что назавтра, когда план был все же подогнан, никто не обрадовался такому, например, известию, что на пути к дому случайные хулиганы сорвали с «умеренной» головы вовремя покинувшего линию Деда пыжиковую шапку… Посочувствовали. Хорошо, пыжиковую, подумалось Сергею. Но ведь это могла быть буденновка и не из газеты?.. Как тогда? Впрочем, как бы там ни было, урок, кажется, пошел впрок.

Дело в том, что на другой же день на выходе линии получилась неуправка, и уже сам Хавронич авторитетным тоном попросил Круглика, то есть Деда, помочь снимать маховики с транспортера и складировать их прямо на полу рядом. Обычная ситуация на линии, когда оборудование не шалит. Однако расточник, может, впервые делал не свою работу… Растерянный и потрясенный, заплетающимися ногами он вернулся к своему железному любимцу, но не включил его, а, несмотря на то, что до обеда оставалось совсем немного времени, вышел на пролет, взял у лоточницы пяток горячих пончиков с творогом и, пока неторопливо не сжевал их с задумчивым выражением на неподвижном лице, не запрягся в линию.

Расточным станком Деда начинается автоматическая линия. Следующими в железной связке — пять станков-автоматов, с которых наладчик глаз не спускает. Автомат, а требует пристального внимания, потому что по паспорту он отработал свое еще в минувшей пятилетке, поизносился и не справляется с неослабевающим, а, наоборот, возрастающим напором маховиков. Деталь, если не спускать с нее глаз, становится наперекос, выпадает из «юпитеров» — небольших чугунных приспособлений с лапками для захвата, несущих зажатые маховики от сверла к сверлу — вверх к сверлильному агрегату, именуемому Мамонтом, который грязно-зеленой чугунной глыбой завис над линией. От Сергея, приставленного к Мамонту, маховики по наклонному транспортеру плывут к рабочему месту Самсона — штамповочно-сверлильному станку, где маховик обрастает зубчатым венцом.

Самсон — самый большой и интересный человек не только на линии, на участке, в цехе, но и в корпусе да, пожалуй, на всем заводе. Его глыбистая богатырская фигура тяжеловеса с непомерно большим животом и толстыми ногами и заметная седина в густой шевелюре, которую он с трудом прячет под берет, производит впечатление с первого взгляда и вызывает к себе невольное уважение.

Овенеченный маховик продолжает свой путь к шлифовальному станку. Шлифовщик — исчерна-смуглый, стройный мужчина лет тридцати. Держится подчеркнуто независимо, с тяжелым достоинством. Одет в отличие от остальных сверловщиков в чистенький отглаженный халат, из-под которого выглядывает, подразнивая, воротничок белоснежной рубашки. Только вот запонок, казалось, и не хватает… Сергея удивляла в шлифовщике способность идти в одной упряжке со всеми на линии и в то же время — держаться на некотором отдалении от бригады, как пристяжная в тройке, воротя голову набок; выполняя трудоемкую операцию и работая примерно в одинаковых условиях с остальными, более того, имея дело с эмульсией, шлифовщик умудрялся не то что не испачкаться, но не оставить малого пятнышка на одежде. Но было в броской красивой внешности этого станочника, манере держаться и даже в опрятной одежде нечто противоречащее с его профессией, вызывающе-кричащее, не уживающееся, несмотря на то, что он работал девять лет на линии, с железными принципами бригады Хавронича.

Не сразу — спустя месяц бросилась Сергею в глаза и та особенность, что шлифовщика уважает на линии только один человек: Самсон. И шлифовщик отвечает ему полной взаимностью. Так, если Самсон начинал новую «тему» и предварял ее, например, таким тезисом: «Большое дело, хлопцы, век проработать и не вспотеть ни разу. Не каждый так сумеет, тут способности большие надо», то шлифовщик немедленно оживлялся, поправлял на руках безукоризненно чистые нарукавники, не спеша разворачивал конфетку в пестрой обертке и, сунув карамельку в рот, самодовольно поддакивал: «Только захотеть надо. Не секрет, конечно, каждый по-своему с ума сходит. Мастеру Гене, возьмем, приятно каждую минуту подымить, а мне — закарамелить. И кому какое дело до нас? Он воздух травит, а я освежаю рот. И если с него капает на пол машинное масло, то почему, спрашивается, я должен чувствовать себя виноватым перед ним, если привык следить за собой не только дома? Я имею одно право: заниматься личной жизнью».

— Через это и комсомольский билет на стол бросил? — «сочувственно» хлопнул шлифовщика по плечу мастер Геня.

— Через это самое. До тех пор, пока меня не трогали — платил взносы. Но когда начали со своим уставом лезть в душу, указывать, как жить, — рассчитался… Мне не треба, как ему вон, — кивнул на Сергея, — ихних характеристик, путевок, должностей… Мне платят за две кнопки: «пуск» и «стоп». Сто рублей — за одну, сто — за другую. Мне хватает. А может, я чье-то место занимаю — пожалуйста: становись за шлифовальный, а мне давай свою папку. Даже не оглянусь. А по комсомольской линии они меня невзлюбили после того, как я однажды встал и сказал: «Раньше поп моему батьке толковал: работай, прихожанин Стефан, в поте лица своего на этом свете, зато на том — в раю возблаженствуешь. Сейчас вы ту же песню с другого конца поете: перевыполняйте производственные задания, боритесь за показатели! А ради чего я должен работать в выходной? Чтоб мои дети и внуки на машинах, извиняюсь, в туалет ездили? Ради этого я должен из себя жилы вытягивать?!»

— Ты сперва-то заимей детей, не говоря уже про внуков, а потом уж толкуй за них! — подсказывает бездетному шлифовщику мастер Геня.

— Это не твоя забота, понял? Я к примеру говорю…

Выступает опять шлифовщик, слушают опять шлифовщика: занятно даже — когда успел человек так душой слинять, от людей, как тля, отгородиться в своей куколке? Но если из комсомола его можно было в свое время выдернуть, как вредный сорняк из грядки, то из бригады, он прав, не выгонишь. Ведь рядом мощное плечо Самсона… Тому, правда, не за что обрушиваться на комсомол, кроме того — мастер и начальник цеха для него куда более серьезные и реальные противники, и на сей раз — «снаряд» по Хавроничу: