Владимир Глушаков - Цветение калины

Когда подошли ближе, поняли, в чем дело: в машине застрял Николай, доставленный к отцовскому дому одним из сыновей Сукача. Похоже, залезть в машину огромному Николаю было намного проще, чем выбраться из нее даже с чужой помощью.

От калитки, страдальчески изломав на груди руки, молча наблюдала за братом Надежда, изредка голосисто подавая ему советы, но больше ойкая и вытирая концом платка под глазами.

Николай безуспешно пробовал выпростать из-под себя оплывшие в водянке ноги, превратившиеся за короткое время езды от дома к дому в бесчувственные деревяшки. О том, чтобы наклониться и высвободить из железной клетки могучий торс, Николай, похоже, и не помышлял, хотя его и пытался тащить Демьян.

Иван и Сергей поспешили на помощь шурину, и через минуту все пятеро, включая племянника, вывалились из «Запорожца», едва не опрокинув машину на себя. Когда Николая кое-как поставили на ноги, Иван с горькой усмешкой обронил:

— Быстро же ты сдал, братан!

Николай причмокнул толстыми, как у сома, губами и ничего не ответил. Не спеша двинулись во двор — Демьян с Николаем под руку впереди остальных, и было странно наблюдать их, таких непохожих, по-разному проживших жизнь, вместе в эту минуту.

«Сколько помню обоих, ругались, с пеной у рта доказывали каждый свое, а теперь вот оказались и нужны друг дружке: на его, Демьяна Сукача, плечо опирается Николай. Старость сравняла обоих с их принципами, убеждениями, верой. Значит, все одна суета?..» — спрашивал себя Сергей и не находил ответа на этот вопрос, хотя интуитивно чувствовал, что не вправе так думать.

У самого крылечка на хозяина с клекотом налетел исчерна-фиолетового окраса петух, клюнул раз и другой в руку. Демьян от неожиданности едва не выпустил Николая, успел прислонить его, как манекен, к веранде и кинулся с кулаками не на разбойного петуха, а на жену.

— Кому говорил, треба засекчи?! Душа с тебя вон…

— Демьян, сестра тут ни при чем, — заступился Иван.

— Дармо! Дома седячи, какую болячку робить?..

Через четверть часа Демьян уже топтался вокруг наспех накрытого женой стола, жалко подмигивал Вере.

— В Островецке, не думай, все певни бьются! Мо дурнота какая напала?.. А вы, гляжу, трошки припозднилися?

— Автобус почти на час из графика выбился, — за Веру ответил Сергей. — В первый раз, что ли?

— От как, — безнадежно махнул рукой Демьян. — Нема порядка, трасца их матери! Пиши не пиши, одна холера…

— Слушай, ты когда поменяешь пластинку? — попытался жестом остановить его Иван. — В том, что тебе не дают пенсию по инвалидности, Советская власть не виновата.

— Я воин! — реденький седой хохолок на голове Демьяна дрогнул, на глазах выступила водица слез. — У меня два ранения… одно тяжелое в плечо, а?! А меня, пожалуйста, за грудки хватают гладкие морды под шляпами, когда я хочу взять кило хорошей колбасы без очереди… Воевал, а ежели книжечки нема в кармане, кукиш выкуси, Демьян!

— Да ты, кроме военкомата и архива, обращался хоть в одну газету? — уже с состраданием в голосе допытывался Иван. — Писал ты в «Правду»?..

— Да на всех нас никакой правды не хватит! — горько отмахнулся Демьян. — Я один раз, по пути было, специально завернул в Минск, нашел эту самую редакцию. Тоже «правда», только минская. Захожу. Молодые девки в коридоре курят. Ничего, обходительные в обращении. Провели меня вроде даже к ихнему редактору, задействовали мои бумаги — разберемся, уладим, отец, а через месяц переслали бумажное хозяйство на наш военкомат. Так мало того, что машину зря гонял, тут, на месте, плохой сделался. Помогает твоя газетка как мертвому, прости господи, припарки! Или, может, прописать им, что в автоколонне сокращают мою единицу?..

— Это почему сокращают?

— Не положен молоковоз.

— А где работать?

— Пожалуйста, иди на другую машину — колотись на ней за сто рублей. А на кой… мне сдалась такая роскошь!

Заметив, как густо покраснела и опустила глаза Вера, вперед выступила Тамара, возмущенно оглядела по очереди Демьяна, Ивана и Сергея.

— Ну разве я не говорила, что свара получится? О чем вы завелись?.. Бога побойтесь! Давайте помянем папку, — она вытерла платочком в уголках глаз, — да ехать дальше надо.

Хозяин разлил водку в рюмки, а Николаю, безмолвной горой возвышавшемуся на лавке, — в большой стакан. И когда ему сунули в руку наполненный стакан, он словно бы очнулся, жалко поморгал набрякшими веками:

— Вот и пошел он от нас… Крепко опасался последним часом, что редко сходимся вместе, скоро перестанем узнавать один одного, чужими однажды встренемся. Вот и собрал, значит, нас вместе. Видно, придумать другого способа уже не мог…

— А разве не так? — подскочил на месте, расплескивая на грязный пол водку, Демьян. — Истинную правду говорил покойный! В библии как сказано? И пойдет брат на брата…

Николай, похоже, от самого начала этой встречи не обращавший внимания на излишне суетившегося шурина, степенно осушил стакан. Галина Степановна, неодобрительно наблюдавшая за ним, пододвинула поближе к нему тарелку с холодным. Николай даже не взглянул на закуску, молча кивнул хозяину, и тот очень расторопно наполнил опять стакан.

Лишь после вторичной дозы горячительного толстая, запорошенная сединой шея Николая слегка порозовела, и он обратил внимание на подогретые, исходившие ароматным паром голубцы. Теперь за ним ухаживала сестра, Надежда.

Поджидая старшего брата, Иван и Сергей молча курили у крылечка. В отсыревшем воздухе стоял тонкий внятный запах холодных поздних гвоздик и резеды.

Смертный тлен еще не коснулся лица Трофима Тимофеевича, однако холод отчуждения уже разделил его с живыми.

Сергей, когда подошла его очередь, поцеловал холодный, будто из гипса, лоб отца, всмотрелся в чуть-чуть приоткрытые, лучившиеся неживым белесым светом глаза, будто еще надеялся вымолить у него себе прощение… За что? Он не знал, но чувствовал, что в и н о в а т в случившемся. Это чувство поселилось в нем сразу по приезде домой, когда он шел от калитки к дому и на него оборачивались соседи. Вспыхивали и гасли в глазах односельчан и сострадание, и сочувствие, и злорадное любопытство, когда они кивали друг дружке, тяжело вздыхали:

— Сердце не выдержало… А что ж вы думали, людцы!

— Ежели б не уведал, может, и жил бы еще…

— С виду еще крепа́к — бревно при мне волок на плечах от кума Романа! Баньку начал перекладывать…

— Ой, господи, чтой-то творится на белом свете!

— Ето ж треба через своих детей смерть принять!..

— Ти-ха! Нехай сами сперва разберутся — языками все горазды трепать.

— Настя, бедная, тоже снопом лежит. Звестно, одна беда не ходит…

— Да хоть ты, тетка, не каркай!