Юрий Шевченко - Эворон

— Здравствуйте, орлы!

Бригада — похоже в полном составе — сидит в углу подвала, начальнику видны только стеганые спины.

— Мы не орлы, мы — львы, — бормочет Бобриков.

— Анекдоты в рабочее время?

Неверов, за ним остальные каменщики вскакивают, только Горошек остается сидеть.

— Не узнали, Дмитрий Илларионович…

— Почему не на площадке? — перебивает Соболев. — Который час — знаете?

— Кирпича нет, — отвечает Сережа. — Так с утра и не было…

— Вот оно что! Нашли основание для перекура! Ты уж месяц в Эвороне, Неверов, пора приучиться к дисциплине.

— У нас на заводе дисциплина почище была, — вполголоса замечает Греков.

— По вашей работе оно и видно. Где прораб?

— Побежали за ним…

— Еще вчера сказано ему на планерке — ввиду задержки кирпича бригада должна расчистить площадку. Так в чем дело?

— Смысла в этом нет, — вдруг в тишине заявляет Бобриков.

— Ну-ка, ну-ка! Ты, я замечаю, умнее всех. Пусть хлам так и валяется? Такой у тебя смысл?

— А кто его здесь набросал? Мы? Между прочим, под снегом добра на тысячи денег, цельное полотно от циркулярки вон откопали…

— Так я о том же!

— Нерасчетливо каменщиков ставить на уборку, Дмитрий Илларионович, — набравшись духу, говорит Неверов и розовеет. — Он прав, если по-честному. Один убыток делу.

— Ты хочешь сказать — вам убыток, — поясняет Соболев.

— И это тоже… Но если по-честному…

— Что ты заладил про честность? Думай, что говоришь, выбирай слова, парень.

— Извините, но мы считали для себя, сколько кубометров кладки потеряли за два дня из-за уборки. Получается цифра! Есть бригада разнорабочих, Дмитрий Илларионович, зачем нас отвлекать…

Соболев достает папиросы, присаживается на ящик.

— Курите, ребята. Берите, берите, не обеднею. Конечно, нерасчетливо, сам давно об этом думаю. А что делать? Вы в мою шкуру залезьте. Машин мало, сегодня весь день вожу кирпич на детский сад. Тоже сдаточный объект.

— Ну и послали бы нас туда, — предлагает Бобриков, — на этот сдаточный объект. Там кирпича, я узнавал, на три бригады скопилось.

Начальник усмехается:

— Вот прокурор попался! А?

— Могу и помолчать.

В подвал, наклонившись в проеме, вбегает Бузулук.

— Где у вас тут покалеченный?

— Здесь, — отвечает Горошек, пробуя подняться. — Зря раззвонили, царапина, мелочи жизни…

— А ну сиди! — прораб проходит мимо начальника и опускается на корточки перед Горошком. — Покажь-ка ногу!

Только теперь Соболев замечает, что один из парней — без валенка.

— Как покалеченный? Чего же вы молчите? А я их распекаю!

Он проталкивается к Горошку, отодвигает прораба.

— Ничего себе! Где тебя угораздило?

Морщась, Горошек рассказывает. Таскал тачку с мусором. Площадка — чистый ребус. Пойми, что там под снегом. Оказалось, гвоздь, да еще торчком примерз. Ну и прошел сквозь валенок.

— Забинтовать надо, — решает Соболев. — Глубоко.

— Травма, — подсказывает сзади Бузулук.

Начальник спохватывается.

— У меня тут машина. Сейчас мы тебя домой доставим! Три дня полежи, дело нешуточное. Или все четыре. Ребята, кликните шофера! Ага, ты уже здесь. Вези этого молодца в здравпункт, пусть штопают. А потом в общежитие. Я пешком доберусь.

Горошек, опершись на плечо Гели Бельды, прыгает к выходу. Все прислушиваются к хрипу газика, затихающему где-то внизу.

— Паршивая история, — вздыхает Соболев, снова присаживаясь на ящик. — Производственная травма — это, знаете… Обидно за парня! Вы, ребята, скажите ему, пусть отлеживается как следует. Заработок не пострадает, сто процентов буду платить.

— В таких случаях меньше не положено, — отвечает Русаков. — Закон не велит…

— Что вы, ребята, злитесь? — начальник говорит спокойно, миролюбиво. — Виноват я, что ли? С любым могло случиться, не застрахованы. Дело житейское…

— Горошек, то есть Горохов, еще меньше виноват, — не соглашается Неверов. — Техника безопасности называется, Дмитрий Илларионович, калекой в два счета станешь…

Бузулук выразительно смотрит на Соболева.

— Вот тебе, начальник, глас народа. Видал во дворе доски? Я из них леса сколачивать не стану, хоть выговор запиши, не стану. На растопку еще пустить — куда ни шло…

— Будут другие доски! — твердо произносит Соболев. — Будут. Вот ты, Неверов, о нашей нерасчетливости толкуешь. А сам за расчеты сесть не захотел. Ведь не захотел? Предлагали тебе. И на инженерную должность предлагали — как раз по технике безопасности…

— Мало ли…

— Сами себя мы ругаем, мужики! Один не хочет экономистом работать, другой — площадку подметать. Никто, кроме нас самих, безопасность не наладит.

Сережа чувствует, что сбит с толку.

— И хватит об этом! — Соболев хлопает ладонью по колену, как бы ставя точку на разговоре в повышенных тонах. Вздыхает. — Я тоже недоглядел, чего тут скрывать. Разве за всем уследишь? Каждый день твержу мастерам и прорабам: техника безопасности, техника безопасности… Все нужно самому делать! Слушайте, ребята, а может не будем акт составлять?

— Какой акт? — не понимает Греков.

Бузулук натягивает ушанку и молча уходит. Соболев провожает его взглядом.

— Акт о травме, какой же еще…

— Как не составлять? — настораживается Неверов. — Горошка без зарплаты оставить?

— Да нет! — морщится начальник. — Не поняли вы. Деньги ему будут идти в прежнем порядке. Выписывайте на вашего Горошка наряд, как будто он ежедневно выходит на работу. Ясно?

— Не очень, — отвечает Бобриков, но заинтересованно подходит поближе.

— Вашему товарищу все равно, по какому документу получать свои сто процентов. По акту ли о травме, или по ведомости…

— И что это даст?

— Ему? Ему ничего особенного. А всем вам даст! За производственную травму сейчас строго… Плакали наши премии, боюсь — по всему СУ…

Каменщики молчат.

— Н-не знаю, — Сережа испытывает неловкость, глядит под ноги. — Человек пострадал, а мы на этом…

— Что мы на этом? — спрашивает Соболев. — Ну, договаривай, не стесняйся. В управлении тысяча таких, как ты, тысяча! И всех оставим без премиальных из-за паршивого гвоздя…

— На той неделе Бельды еще руку царапнул как следует…

— Это который Бельды?

— Ну тот самый, что Горошка в здравпункт повез.

— Ага, знаю. Говорили и с ним. Он тоже не хочет людям вредить.

— А кто собирается вредить? — Неверов пожимает плечами. — О другом речь… Если у вас такой порядок, мы что ж, мы не возражаем. Нужно только Горошку сказать…

— И отлично, — поднялся начальник. — Объясните ему. Или лучше я сам. Заеду на днях, надо же проведать человека…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Выходит, вот он — Эворон. Нетронутое до недавнего место. А, может, есть другой Эворон — тот, что поминал отец? Второй месяц прошел, с кем только не говорено в поселке — нет, не знают, не слыхали, что тут раньше было. Ничего не было! Тайга. Петя Сухорадо, секретарь комитета комсомола стройки, басовитый парень в тулупе, бывший шофер, спросил: