Юрий Шевченко - Эворон

Хозяином медпункта стал болгарин Коста Стоянов. Его историю уже знали многие. Сын учителя-коммуниста, Коста в девятнадцать лет вступил в молодежную коммунистическую организацию Болгарии, участвовал в народном восстании 1923 года. После подавления восстания бежал, сначала в Германию, оттуда в Советский Союз. В Москве закончил медицинский институт, был оставлен для научной работы на кафедре хирургии. Но как только услыхал о дальневосточной стройке — написал заявление с просьбой включить в число добровольцев.

Хозяйство Стоянова вскоре перебазировалось в амбар. Поставили здесь койки, выскоблили полы, сколотили шкафчик для медикаментов.

Сформированные под руководством Кости Зангиева, Льва Качаева, Ивана Сидоренко бригады первыми врубились в нетронутую тайгу у села Пермского. Предстояло проложить просеку к площадке будущего строительства и там начать корчевку. Топоров и пил оказалось мало, лопат — одна на двоих.

Солнечная погода сменилась ненастьем. Холодные ливни и ветры, обычные для этих краев, обрушились на десант, повалили плакат, укрепленный на пригорке: «Сдадим лесозавод к 15 июля!».

Вниз по Амуру с верховьев, из проток пошли поздние, застрявшие льды. Стало холодно и неуютно. Рубщики леса работали по щиколотку в воде, выматывались, у Косты Стоянова в медпункте не гас огонь под котлом, в котором кипятилась сосновая хвоя, — обнаружились случаи цинги.

Особенно трудно приходилось корчевщикам. Срубить дерево несложно. Но как выворотить его с корнями, без машин, голыми руками? Ливни сменялись жарой, тучами висела над землей мошка, хлюпала болотная жижа, кружилась голова от недоедания — рацион был скуден, — а проклятые, намертво вцепившиеся в почву корни не хотели поддаваться. Вечерами возвращались корчевщики в село со вспухшими руками и лицами, изъеденные мошкой, полуживые от усталости.

К концу мая небо снова по-зимнему нахмурилось, похолодало и пошел снег. Лев Качаев — его отозвали с корчевки и назначили заведующим отделом кадров — получил приказ: «Объявить день нерабочим, раздать по одному одеялу на двоих и по паре футбольных бутсов — тем, кто совсем остался без обуви».

Бригада Григория Андрианова применила на корчевке новый метод. Для скорости (и ввиду недостатка топоров) повал деревьев повели с помощью веревок. Набросив аркан на вершину дерева, все вместе пригибали его к земле до тех пор, пока дерево не выворачивалось с корнями. Потом его распиливали. За рационализацию бригада премирована двадцатью талонами в столовую ударников.

В начале июня наконец начали регулярно поступать по таежной речке Силинке строевые бревна для лесозавода, отправленные бригадой Смородова.

Окулич хотел было посылать уже людей в верховья Силинки — волынит что-то бригада нижегородского парня…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Места, куда отправилась бригада Смородова, оказались глухими и необжитыми. Афоня Бельды называл их по-своему — халдоми.

Поросла долина-халдоми хвойными лесами, пихтами и соснами, петляла по ней говорливая горная речка. Росли здесь по берегам оранжевые лилии-саранки, колыхался грациозный папоротник.

Шли комсомольцы долго, весь день. Не привыкли они к таким переходам, к лесу такому: топь да валежник, бурелом, земля влажная, бестравная, деревья густо опутаны лианами. Оторвал Афоня от лианы корочку, растер в ладонях, сунул в рот.

— Что это ты? — спросил Никандр. — Никак дерево ешь?

— Ага, — кивал Бельды. — Лимонник, однако.

Никандр тоже поднес ко рту кору растения и удивился: в ноздри ударил острый запах лимона.

— Жуй, жуй, — кивал головой нанаец. — Цинга не будет.

Шел Афоня по тайге осторожно, отклонял ветки, обходил стороной безобидные лужицы. Отряд за ним. Один из парней, Петр, даже засмеялся:

— Ножки боишься замочить?

И смело шагнул в одну из лужиц, в болотную коричневую воду, благо сапоги брезентовые на дегте, надежные. Перешел лужицу вброд, глянул на сапоги, а они изрезаны, словно бритвой. «Батюшки, — сказал Петр и сел на землю. — Это чего же делается?» Афоня укоризненно покачал головой, опустился у лужицы на колени и осторожно извлек со дна хилое растение с острыми тонкими листьями. Провел ребром листка по березе — соком наполнился глубокий надрез.

Груды бревен лежали на самом берегу Силинки. За зиму они потемнели на спилах, были густо припорошены палой хвоей, но Алексей наметанным глазом плотника сразу определил: добротный лес, настоящий, как раз то, что нужно для строительства изб. И в распилку годятся.

Лежали бревна на противоположном берегу. Моста же не было.

Никандр с Афоней прошли вдоль речки версты две, разыскивая удобное место для наведения моста. Силинка кружила по тайге, пенилась над донными валунами, несла коряги. На глазах намывались и исчезали в рукавах реки песчаные островки. Самое узкое место, метров двадцать, нашли недалеко от временного лагеря, у ельника.

Алексей приказал рубить ели и вязать их в плети. Мост получился узкий, провисший посередке, но пружинистый. Когда укрепляли его, двоим ребятам пришлось выкупаться в ледяной воде. На противоположном берегу, у груды заготовленных бревен, сразу разожгли костер, чтобы обогреться. Да и темнеть начало в тайге.

Комары, которые досаждали добровольцам на берегу Амура, здесь, в лесной долине, окруженной снежными хребтами, оказались еще злее. Они вились над костром, над котлом, в котором варилась похлебка, сыпались в нее. Ребята шлепали себя по лицам, по рукам. Каждый шлепок оставлял красный след от раздавленного комарья.

— Эдак не заснешь!

— Что за напасть такая?

Коля Мохолев достал из вещмешка бидон с керосином, натер лицо и шею. Но и дух керосина не отогнал комаров. Бригада сгрудилась у костра, парни закутались в одеяла — их было несколько штук, в кусок брезента, захваченный с собой, до ушей надвинули кепки и выгоревшие буденовки.

— Завтра пойду к себе в стойбище, — сказал Афоня. — Накомарники нужны.

— Где ж ты сорок два накомарника возьмешь?

— Сделаю, однако.

На рассвете бригадир отрядил пятерых сооружать общий шалаш для жилья, во главе остальных отправился осматривать заготовленный лес. Лиственницы в два обхвата, вековые сосны были срублены на небольшом участке долины, однако только ближние стволы можно было столкнуть в Силинку. Остальные нужно было еще доставить в удобное для сплава место, по завалам и мелколесью.

— Хоть бы одну лошаденку, — сокрушался Смородов.

— Не хнычь, бригадир, — утешал его Коля Мохолев и хлопал себя по крутому плечу. — У меня тут пяток лошадиных сил припасен.

Первые бревна покатили в воду всем миром, поддевая их ломами и лопатами. Река подхватила могучие стволы и понесла, швыряя и крутя, как щепки. «Есть почин!» — заметил Никандр, очень похожий на брата, такой же белобрысый и белотелый. Вернулись за новой порцией бревен. Бригадир уже прикидывал, как лучше организовать транспортировку. Нужно, пожалуй, поставить людей цепочкой, группами человек по шесть на всем пути бревна к воде. Первая группа будет катить его на своем участке, затем подхватит вторая группа, третья. Он хотел уже дать команду перестроиться, как раздался крик Гриши Пойды: