Юрий Шевченко - Эворон

Вплотную к бараку подступит тайга, буро-зеленая в вершинах, осыпанная ноздреватым снегом. Кора на соснах — медовая, незнакомая. По утрам Сережа, насмотревшись на местные порядки, обтирается этим жгучим пушистым снегом, и его непривычное к подобным процедурам тело весь день температурит. Потом пьет чай с каменными мятными пряниками — унылым ассортиментом кондитерского отдела местного магазина. Когда красное солнце окрашивает заиндевелое окошко барака, к общежитию подкатывает грузовик. Строители натягивают стеганые комбинезоны, валенки, меховые перчатки с раструбами и тесно прижимаются друг к другу в кузове. До холма, где идет строительство жилья, минут десять езды, не больше, но за короткую дорогу Сережа успевает продрогнуть.

Согреться, хоть немного посидеть в натопленной конторке-вагончике — в первые дни только об этом и думалось. По площадке гуляет ледяной сквозняк, холод добирается до костей сквозь валенки. И не помогает вся привезенная с собою одежда, и летняя и зимняя, которую Неверов напяливает под комбинезон. Рукам еще ничего — все время в движении: зачерпнул мастерком дымящийся раствор, плюхнул на кирпич, разгладил, схватил с носилок свежий кирпич, уложил, подравнял рукояткой, чтобы точно пришелся, снова зачерпнул мастерком раствор…

Конечно, ничего мудреного нет. Однако понятно и другое — почему каменщиков всегда не хватает на стройке.

В новую комплексную бригаду попали вместе с Неверовым двое демобилизованных солдат и горбоносый Толька Бобриков, беспутный парень, за полгода пребывания здесь меняющий третье место работы. Перекочевали сюда Греков и Горошек. Потом появился баянист Саша Русаков из Хабаровска — бывший морячок, еще Геля Бельды — сын однорукого директора магазина Афанасия Бельды, сторожила здешних мест. Прораб Степан Дмитриевич Бузулук, формируя бригаду и знакомясь с личными делами, то и дело сдвигал очки на лоб, хватался за телефонную трубку и звонил Соболеву:

— Ну как я с ними буду план давать, Дмитрий Илларионович? — кричал он. — Хоть бы одного кадрового!

— А ты на что? — глухо отвечала трубка.

Бригадира решили не выбирать — не из кого, авось управление подбросит опытного строителя, а пока бригадой взялся руководить по совместительству сам Степан Дмитриевич — человек пожилой, широколицый, с дубленой кожей. Но приходилось ему не столько руководить, сколько попусту нервы трепать.

— Жиже замешивай раствор, — говорил он Русакову. — Кипятку не жалей!

— Как не жалеть? Километр за ним ездил! А может замешать на холодной воде? Колонка-то рядом…

— Замешай, замешай, только немного для начала…

Обрадованный Русаков быстро развел цементный порошок и песок на холодной воде, и раствор тут же смерзся.

— Привыкайте к нашему морозу, — кисло улыбнулся прораб. — Я нарошно позволил, в дальнейшем прошу верить на слово.

Послали бригаду класть четвертый по счету жилой дом.

— Не гнись ты, парень, — строго замечал Бузулук Неверову, — все равно от мороза не убережешься! Ты грудь расправь, мышцы расслабь, гляди на меня! — стоял Степан Дмитриевич под ветром свободно, снежинки таяли на красной ключице, из-под распахнутого ворота отважно выглядывала тельняшка.

Сережа пробовал. Кто его знает, кажется — полегче.

В общежитии сказали — новичкам повезло, что попали к Бузулуку. От прораба на стройке многое зависит. Поняли это новички, когда Степан Дмитриевич улетел на три дня в город, к семье. Заменявший Бузулука мастер участка, бойкий остроносый парнишка в японской куртке, по имени Вадим, присланный Соболевым, метался по площадке, балагурил с девчатами-подсобницами, весело гнал каменщиков с места на место. Не успели перегородку в подвале выложить, как Вадим приказал бросить ее и перейти на наружную кладку стен. Разметку же наверху никто, оказывается, не сделал. Пропал час. На следующий день наружная кладка отодвинулась «ввиду более важной текущей задачи» — устройства опалубки под фундаменты подстанции. Воронежские в столярном деле не сильны, не успели еще обучиться. А Вадим тычет в нос бумажкой: «Тут что написано? Ваша бригада комплексная. Должны уметь! Вот не закрою наряд…» Объяснять ему, что ли? Пошли. Конечно, опалубку потом не приняли, пришлось переделывать.

Вернулся Бузулук, и все стало на свои места. Бригада успокоилась, каждый понял, что ему надо делать. Начал Сережа приглядываться к Степану Дмитриевичу — мудрец! Как ему удается найти каждому работу на целых восемь часов? На городской стройке — другое дело. Но в Эвороне пока не найти полностью обеспеченную площадку. Тут леса нет, там раствора, гусеничные трактора тоже дефицит. Мотаются крановщики с места на место, вечно запаздывают. Связь с растворобетонным узлом не налажена. Однажды утром в управлении договорились — прибудет пять машин, они только к вечеру прибыли. А бетон уже не нужен: почва промерзла. Пока ее отогревали кострами, бетон схватился. Появился Соболев, начался скандал. Сколько расчетов и возможных ситуаций держит Бузулук в уме, чтобы утром несколько бригад спокойно приступали к делу?

Основной массив города по проекту разместится на холмах. Рядом с временным поселком оставлен нетронутым квадрат леса для будущего парка. К нему лыжным трамплином сбегает с ближайшей сопки асфальтированная магистраль. Проложена она по всем правилам — широкие тротуары по бокам, ограждения, столбы для светильников. Три пятиэтажных дома и эта дорога — вот и весь пока Лучистый, да еще — растущий комбинат у горизонта.

Вечером холмы пустеют, и вырубленное плато в тайге становится похожим на муравейник. Ребята в неверовской комнате наспех принаряжаются. Русаков захватывает баян, и все высыпают на улицу. В морозных сумерках, в тихом скрипе неторопливо бродят по утоптанному снегу парни и девчата. Выстроилась очередь к раскатанной ледяной дорожке. Из раскрытых форточек вырывается на воздух музыка радиол. У девушек высокие прически по названию «Бабетта» повязаны узорчатыми цыганскими платками. Парни в солдатских шинелях без погон трут уши. У бревенчатого кинотеатра — толпа. Семечной шелухой рассыпан в воздухе приглушенный говор.

Русаков тащит в клуб, где он благодаря баяну уже стал своим человеком. В туфлях на морозе долго не продержишься. Второй вариант — кино. Часов в десять ребята уже в общежитии: лежат в темноте, лениво перебрасываются сонными словами. Медленно гаснет свет в поселке. Вот уже растворилось на синем снегу последнее светлое пятно от окна.

И смыкается тайга над Эвороном. Вырывается из чащобы полуночный ветер, нехорошо воет у бревенчатых стен, летит поземка, взметается до самой луны. Сидит, согнувшись, на табурете у окна худой Бобриков, глядит на луну.