Габиден Мустафин - Избранное. Романы

— Ну-ка, джигиты, давайте посостязаемся, кто больше! — И, взяв пиалу, стал звонко глотать кумыс.

Нашлись люди, пожелавшие услужить и Орынбеку. «Пейте, ешьте», — просят они не то из уважения, не то из боязни. Неожиданно рябая молодуха вскрикнула — какой-то джигит схватил ее за косу, намотал на руку и потащил. За рябую вступились. Поднялся крик, завязалась драка. Стол треснул и раскололся, кумыс разлился, куски мяса полетели по полу. Шум, гам, все орут. Из носа скандального джигита хлынула кровь. Не выпуская косу, он вырвал из нее пучок волос и подался прочь. Волнение в кумысной понемногу улеглось. Оскорбленная, униженная, рябая даже не прослезилась. Гневно глядя на окружающих, она стала кричать им в лицо:

— Сколько раз меня кусали вот такие собаки! Где вы были раньше, зачем сейчас жалеть?! Теперь мне незачем беречь свою честь. Но я еще подожду, может, счастье улыбнется мне! Если нет, проживу так, позорно, как собака! А пока — вот моя утешительница! — вскрикнула она и взяла в руки гармонь. Запела песню Биржана «Жанбота». Другие поют эту песню с грустью, а рябая — с досадой, с гневом. Гармонь звучит слабее разгневанного голоса. Женщина яростно растягивает гармонь, вот-вот разорвет мехи. Поет, изливая свою заунывную тоску-печаль…

На заводе нет клуба, людям негде собраться. Из ста казахов грамотных два-три, такие, как Джусуп, Орынбек, но и те не читают ни газет, ни журналов. Что делать в праздник? Куда пойти? Казахи идут веселиться в кумысную, русские — в кабаки. И там и здесь веселье кончается дракой.

Возникшая в кумысной драка не кончилась. Скандальный джигит с окровавленным лицом бегает по поселку и зовет на помощь сородичей:

— Бошан!.. Бошан!

Как за мычащей коровой бежит все стадо, так и здесь. Увидев кровь своего родича, поднялся весь род бошан. Каракесек делится на два подрода — майкы и бошан.

В другой стороне поселка раздается тревожный зов:

— Майкы! Майкы!

Пока подоспели майкынцы, бошанцы успели уже разбить головы пятерым невинным из майкы. В руках кайла, мотыги, топоры. Здесь нет конных, нет дубин, как у степных казахов. Все пешие. С одной стороны человек двести и с другой столько же. Оттого, что силы собрались равные, ни одна сторона не решается наступать, лишь грозятся, бранятся. Русские жители поселка или непричастные казахи из рода куандык смотрят на зрелище как на забаву.

Как только вспыхнул скандал, стражник Орынбек сторонкой, по оврагам, сбежал. Гневные голоса гудят, требуют:

— Майкы, выдайте нам сына Бека!

— Не бесись, бошан! Сначала выдайте нам того, кто вырвал косу у рябой и кто избил пятерых наших!

— Бошан вырвал косу у своей законной жены-распутницы! Какое дело до этого майкынцам! Почему законную жену чужого толкаете на разврат? Почему позорите род наш?!

— Рябая шлюха не может быть законной женой. Если считать мужьями всех, кто переспал с ней, то не хватит звезд на небе.

Крича и ругаясь, противники сошлись вплотную. Стоило поднять кулак какому-нибудь дуралею, и пролилась бы кровь многих. Но вот из толпы русских выбежал на середину часовой мастер Степан. Комкая в поднятой руке кепку, он во все горло закричал:

— Рабочие, братцы, что вы делаете?! Из-за чести рода решили проливать кровь?! А чести рода уже давно нет! Если она есть, то почему бошаны грабят бошанов, майкынцы — майкынцев?! Голые, голодные, все вы пришли на завод, чтобы заработать на кусок хлеба. Бродяжничать, покинуть родные места заставили вас главари рода. Теперь вы рабочие, и давайте защищать не честь рода, а честь рабочих. Зарплаты на житье не хватает, работаем по одиннадцать-двенадцать часов. А выберешься из огня и дыма, идешь отдыхать в вонючую нору. Душа болит, а чтоб ее успокоить, идем в кумысную да в кабак. И вот что из этого получается. Нам не дают учиться, нам завязали глаза, навалили, как на верблюда, тяжесть и погоняют. Как нам облегчить этот груз? Как нам открыть глаза? Давайте будем думать, а не проливать свою же кровь. Завод работает благодаря нам. Мучаемся мы, а благами пользуются другие. Долой родовую честь! Да здравствует честь рабочая! Расходитесь, живо расходитесь, товарищи! Уже побежали за приставом…

Слова Степана Джусуп пересказал по-казахски. Гул толпы ослаб. Со стороны завода показались дрожки, запряженные парой коней. Впереди дрожек — всадник. Пока подкатили дрожки, толпа уже разбрелась по землянкам. Впереди рысил, оказывается, Орынбек. Примчавшись, носился он на коне по крышам землянок, орал, ругал всех подряд. Соскакивал с коня, врывался в землянки, то в одну, то в другую, но кого искал, так и не нашел.

Пристав Заливский, полный, рыжий, сердито оглядывался, ища, на ком бы излить желчь. Большие, как у козла, глаза его выкатились из орбит.

— Кто затеял драку? — зычно спросил он, подступая к русским.

— Мы не знаем. — Степан отрицательно покачал головой. — Мы просто гуляем, празднуем.

Пристав вынул платок, брезгливо прикрыл нос.

— Что за вонь? Что у них, носы не чуют, что ли?

— Чуют, да выхода нет, куда денешься…

— Как это нет выхода? Просто лентяи и дикари.

— После работы мало свободного времени, господин пристав. А если есть время, то силенок уже не хватает.

— Значит, кто-то другой должен выстроить жилье?

— Завод обеспечил жильем вас, меня, а казахов не обеспечивает. Они на самой тяжелой работе, медь плавят, А живут — видите как. Зарабатывают гроши, крохи…

— Понял ваши речи, понял! — Пристав поводил перед лицом Степана толстым указательным пальцем. И, не слушая больше, велел заворачивать дрожки.

Подскакал Орынбек, озираясь, как легавая собака, потерявшая след, и торопливо доложил:

— Господин пристав! Зачинщики не нашлись. При таком деле казахи дружны. Попрятали всех и в один голос твердят: «Не знаем».

— Знаешь бузотеров по именам?

— Знаю. Волосы у женщины вырвал Байжанов Омарбек. Головы пятерым разбили Садакбаев Тулеу, Джаугашаров Абен. Все трое воры. Сбежали из аулов и работают здесь.

— Воры?!

— Настоящие разбойники…

Степан не вытерпел:

— Если вор, зачем ему работать? А если рабочий, зачем ему воровать? — И громко рассмеялся.

Пристав сделал вид, что не слышал его, и сел в дрожки. Орынбек опять занял свое место впереди. Дрожки покатили, поднимая пыль по ухабистой улице.

Джусуп сбежал сразу, лишь издали заметил пристава, и за всем происходящим наблюдал из окна дома Малике. Только теперь он вышел и, подойдя к Степану, спросил:

— Что он сказал?

— А что он скажет! Не поймал «смутьянов», разозлился и уехал своей дорогой.

— А ты что ему говорил? На тебя он рукой махал.

— Я сказал о тяжелом положении рабочих, а ему не понравилось.

— Зря сказал. Тихим будешь — сытым будешь.

— Они смирно ведут себя, тихо, — кивнул Степан на землянки. — А сыты? Вы сами тоже не горлохват, тихоня: сыты ли? Орынбек Беков вместе с приставом нападают на рабочих, могут арестовать их, а вы прячетесь, стараетесь спасти свою шкуру. Что делать темным, если вы, грамотные казахи, так поступаете?