Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

— Но они ведь убьют всех, сошлют всех в Сибирь!

— Радист, говорить можно что угодно. Может быть, кое-кого и сошлют. Борьба имеет разные формы. А разве мы не сажали в тюрьмы коммунистов? Разве мы не пытали, разве не убивали? Разве латышские легионеры и диверсанты не уничтожают и латышей? Разве сын Адольфа Кактыня — этой оперной знаменитости — не работает засучив рукава палачом? История учит, что тот, кто держится старого, должен погибнуть.

— А мы?..

— Да, мы держимся старого.

— Но если в старом столько красивого, что стоит его защищать, даже умереть за него?

— Но мы все знаем, сколько красивого в новом?

— И вы можете не верить в нашу борьбу?

— Я не говорю о вере, я говорю о сомнениях.

Грегор замолчал. У Вилиса было такое чувство, будто воды Даугавы становятся все стремительней, все шире, что они поднимаются, выходят из берегов, чтобы смыть их, двух дурней, которые цепляются за старое и должны погибнуть, чтобы уступить место новому.

Он съежился и отвел взгляд. Грегора уже не было.

Если бы в песке между двумя камнями не виднелись следы стоптанных ботинок Грегора, Вилис подумал бы, что все это бред разгоряченного мозга.

Вилис встал и еще раз оглянулся на Даугаву. Снял на прощанье шапку и устало побрел в «Робежи».

Ансис Лейнасар, живя в комнате над крапским молочным пунктом, не испытывал особой тревоги. Он был невысокого мнения о действиях «курелисовцев». Он чувствовал себя выше всего того, что происходило вокруг. В его глазах Упелниек был пустомелей. А о других и говорить не приходилось. Силинь тоже был болтуном. А Вилис? Какого черта его приставили к Ансису? Для надзора, что ли? Для охраны? Но на всех троих, когда они ехали сюда, им дали только один пистолет, который присвоил себе Силинь. Помощником? Но чем может помочь человек, который ничего не смыслит в радио? Курьером? Посылать сюда курьера из Швеции! Для этого и тут людей сколько угодно. К тому же Вилис становится бабой. Началось это с ним еще на Бредаридском болоте и понемногу продолжается. Может настать день, когда Вилис окажется опасным. Что тогда?..

Если и к Лейнасару иногда тихими, неслышными шагами подкрадывались сомнения, то он старался относиться к ним с иронией. Перед его глазами возникал доцент Зандберг. Солидный, сдержанный, корректный. Он, Лейнасар, подчиняется Зандбергу и больше никому. Он тут не выполняет распоряжений какого-то Силиня или Упелниека. Он выполняет распоряжения Зандберга. Что бы ни случилось, Зандберг найдет его или он найдет Зандберга. Он закончит работу в этой стране и, если Зандберг прикажет ему, отправится в другую. Зандберг неразрывно связывает его с большим миром. Его работа требует, чтобы он не терялся в любых условиях, переносил любые трудности, ходил в женских чулках, терпел унижения и обедал в баньке, в то время как Силинь попивает в кабинете коньяк. Но все это не что иное, как специфика дела.

Особенно уверенно Лейнасар почувствовал себя, когда установилась радиосвязь со Швецией. Только неприятно было, что он не знал, что принимает и передает. Шифры эти, право, могли бы доверить ему. Но, может быть, и в этом специфика дела?

Лейнасар понял, что бездеятельность для разведчика — тоже работа. Однако надо было как-то убить время. Начальник штабной канцелярии Валтер дал ему починить портативный радиоприемник. Он починил его, но Валтеру сказал, что приемник починить нельзя — нет нужных деталей. Валтер на этом успокоился и о приемнике забыл. Теперь Лейнасар целыми днями слушал музыку. Это был единственный вид искусства, который привлекал его еще в детстве. Может быть, его страсть к радио и была порождена прежде всего желанием слушать музыку? Еще тогда, в поселке Приежусилс. Слушая музыку, он не должен думать, не должен действовать. Музыка — отдых, удовольствие.

За несколько дней до отъезда из Скривери Павулан раздобыл нужную аппаратуру, и Лейнасар устроил в штабе небольшой радиоузел. Протянул провода и всюду, где жили «курелисовцы», установил громкоговорители. Теперь Лейнасар должен был по вечерам являться в «Робежи», передавать патриотические призывы Упелниека, статейки из нелегального листка «Брива Латвия» («Свободная Латвия») и запускать пластинки с легионерскими песнями. Самой модной была пластинка «Земля горит». Упелниек привез ее из Риги, как некое сокровище.

Перед войной в буржуазной Латвии в черном ульманисовском инкубаторе вылупился «вундеркинд» — поэт Андрей Эглит. Вышла его первая книга стихов, и дамы высшего света взяли его под свое покровительство. Немного понадобилось времени, чтобы он допился до чертиков, и что самое страшное — до красных чертиков. Андрей Эглит охотно сдружился бы с черными чертиками, ибо красный цвет раздражал его больше, чем индюка. После безуспешных консультаций с психиатрами он сам пытался придумать такую смесь алкогольных напитков, от которой ему мерещились бы черные, а не красные чертики. Но и это не помогло.

Больше всего Андрей Эглит страдал оттого, что некоторые дамы высшего круга, приглашая его на обед, называли поэта «господин Аншлав Эглит». Слава однофамильца не давала ему покоя и была для него красным чертиком.

В качестве фашистского военного корреспондента Андрей Эглит участвовал в елгавских боях, держась, разумеется, на почтительном расстоянии от передовой. Он выдвинулся и привлек внимание своим проповедническим бредом в «Тевии» и других листках. Слава его в кругах буржуазных националистов росла. И вот появилось сочинение с музыкой, которое вызывало слезы у всех, кто вместе с разгромом немецких фашистов терял последнюю надежду на барскую жизнь.

Теперь это сочинение Эглита зазвучало с пластинки в робежских репродукторах.

«Боже, твой мир горит — в грешном пламени злобы. Боже, твой мир горит! Вздохами жертв полнится небо. Стонут несчастные дятлы, кличут погибших героев. Боже, твой мир горит!»

В овине песня впечатления не произвела. Может быть, потому что вся велосипедная рота помчалась к Даугаве. Кто-то пустил слух, что там купается группа пригнанных на станцию Скривери «подстилок» — так в народе называли «блицмеделс» — немецких связисток. Дома остался только какой-то пожилой айзсарг. Практичный крестьянин, он самодельными осиновыми гвоздиками приколачивал отвалившуюся от сапога подошву. Услышав крик «Мир горит!», он быстро натянул недочиненный сапог и кинулся вон из сарая. Убедившись, что нигде не горит, сплюнул и вернулся к своему занятию.

Однажды вечером Упелниек вызвал к себе Лейнасара.

— Роби, красные подходят к Кокнесе, нам надо исчезнуть.

— Исчезнем.

— Задача наших боевых подразделений — находиться поближе к Риге, чтобы в нужную минуту выступить. Поняли?