Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

Майор становился у стены рядом со сценой и, надев пенсне, читал по книжке текст. После этого очень весело, с барабанным грохотом, вступал оркестр, и все пели.

Песни в ритме марша, некоторые даже в ритме вальса или фокстрота очень ободряли, порою даже веселили.

— Такие молитвы мне нравятся, — смеялся Паэгле.

— Да, неплохо, — соглашался Лейнасар.

Пели по-немецки и по-шведски.

Молебны-концерты совершались ежедневно после обеда. Однажды майор упрекнул приезжих в том, что они недостаточно энергично поют. Но им трудно было разобрать шведские и немецкие слова. Паэгле нашел выход. Он собрал вокруг себя ребят, и они грянули во все глотки вместе с оркестром. Майор был особенно доволен, когда из угла, где сидели ребята Паэгле, молодцевато прозвучала латышская народная песня. Он заулыбался во все лицо и, счастливый, еще чаще закивал головой.

Так проходили день за днем.

На второй день рождества, когда беженцы собрались в актовом зале вокруг богато убранной елки, все удивились, не увидев ни оркестра армии спасения, ни самой армии. Все в недоумении ждали чего-то особенного и тихо перешептывались. Никто даже не заметил, как вдруг на сцене появился плотный человек с грубым, заметно раскрасневшимся лицом. В зале наступила тишина.

— Здравствуйте, спасшиеся земляки! — закричал толстяк осипшим голосом.

— Здравствуйте, здравствуйте, — сдержанно ответили ему.

— Может быть, не все еще знают, кто я такой? — продолжал кричать человек со сцены.

— Никто не знает!

— Я пастор из Латвии, слуга господа бога и сына его Иисуса Христа, пастор Янис Свикис.

— Здорово, здорово, Янис! — раздалось в зале.

— Как только я узнал, что из львиной пасти опять спаслись земляки мои, я на крыльях ветра прилетел сюда!

— К чему такая спешка?

— Что? К чему спешка? — Свикис расслышал реплику. — Потому что меня, мои спасенные братья и сестры во Христе, заботят ваши души. Бог повелел мне явиться, и вот я стою перед вами.

— Нас тут каждый день целая армия спасает.

— Армия спасения? Да разве предки ваши, проливавшие свой пот на лугах и равнинах нашей святой родины, исповедовали веру армии спасения? Они были нашей родной, лютеранской веры. Этого мы не смеем забывать и здесь. А то мы можем ступить на гибельный путь и сгинуть. Да здравствует святая лютеранская вера!

— Да здравствует, да здравствует…

— Ну так, друга мои во Христе, перейдем к молитве, ибо только на нее мы можем уповать в этот горестный, полный испытаний час.

Свикис начал богослужение. Видимо, для вдохновения он дважды прошелся вокруг сцены, затем встал посередине, сложил молитвенно ладони и воздел руки.

— Встанем, дорогие други во Христе!

Все встали, иные — с готовностью, иные — нехотя. Когда Свикис увидел, что его приказание выполнено, он жалобным голосом сказал:

— Объединимся в общем проклятии.

После этого он, все еще воздевая к небу руки, опустился посреди сцены на колени. Кое-кто из женщин и стариков, вдохновленные пастором, последовали его примеру. Затем Свикис начал свое проклятие:

— Именем бога отца, бога сына, бога святого духа, да будет проклято святейшими проклятиями все то адово исчадие, которое выгнало нас из нашей дорогой отчизны, которую мы опять назовем своей родной только тогда, когда вернем себе то, что потеряли, — наше добро, наши церкви и все, нужное плоти и душе. Аминь!

Наступила тишина. Кое-кто вздохнул.

— Вот посмотришь, он за этот цирк еще платить заставит, — шепнул Лейнасару Паэгле.

Так и было. Покончив с торжественным проклятием, Свикис поднялся с колен, смахнул с них пыль и перешел к проповеди на тему: «Держи то, что у тебя есть, чтобы никто не отнял у тебя твоего венца». После этого он спел «Будь милостив», и на этом богослужение окончилось. Свикис жалобным голосом изрек:

— А теперь, дорогие други мои во Христе, возблагодарим господа за небесную росу и пожертвуем на тех агнцев, которым живется еще хуже, чем нам.

Он вытащил из кармана брюк потрепанную кепку и, спустившись с возвышения, протянул ее стоявшей поблизости женщине:

— Милая сударыня, не откажите помочь.

«Милая сударыня» не отказала и пошла по залу с шапкой. Свикис вернулся на сцену и оттуда стал внимательно следить за шапкой.

— У нас ведь нет шведских денег! — крикнул кто-то из последних рядов.

Свикис услышал это. Щеки его покраснели еще больше.

— Кто произнес эти греховные слова? Вы думаете, что господь не знает, что каждому из вас сразу по приезде выдали по одной кроне и двадцати эре?

— Нам на это надо жить целую неделю.

— А разве о вас не пекутся и не будут печься еще больше? Дающему господь воздаст сторицей.

Шапка путешествовала долго. Свикис терпеливо ждал. Когда «милая сударыня» вернула Свикису шапку, он, не стесняясь, там же, на сцене, пересыпал собранные монеты в карман и, запихнув в другой карман кепку, улыбаясь всем лицом, радостно воскликнул:

— Вот так, да благословит вас господь бог до следующего свидания, тогда мы снова помолимся господу, чтоб утолить наши жаждущие души его благодатной росой!

Когда Свикис выходил со двора школы, Паэгле и Лейнасар стояли у окна.

— Ты видишь, кепка эта у него только для того, чтобы монету собирать, — показал пальцем Паэгле.

Свикис был в добротном пальто с каракулевым воротником и в такой же высокой шапке.

— Надо быть осторожным, очень осторожным, — сказал Паэгле. — Тут, кажется, будут залезать в карман и с молитвой, и без нее…

Лейнасар, как только их поселили в школе, начал посылать Силиню в Стокгольм телеграммы. Ему охотно помогала любезная девица из армии спасения. Эре на телеграммы давали все, в надежде, что Силинь и комитет помогут им скорее уехать с Готланда на Большую землю и как-то устроиться.

Но Силинь и глаз не казал.

Только в самый канун Нового года Лейнасар заметил в учительской нервное оживление. Проникнуть туда было невозможно, двери всегда были заперты. Он решил быть начеку. Догадка его подтвердилась. Уже почти стемнело, когда на школьный двор въехала грузовая машина и из кабины выскочил Силинь. Вскоре на машину начали перетаскивать узлы с золотом.

Лейнасар бросился во двор и подбежал к Силиню. Последний изобразил на лице радость и удивление:

— Что? И ты перебрался сюда?.. Здорово, здорово…

Лейнасару одних приветствий было мало. Он сердито спросил, почему никто им не интересуется.

— Да я и не подозревал, что ты здесь, — оправдывался Силинь.

— Я каждый день посылал в комитет телеграммы.

— В комитет?

— Куда же еще?

— В том-то и дело, что я в комитете вот уже месяц как не был, все время в командировках. Сам понимаешь… — И Силинь провел ребром ладони по горлу, давая этим понять, как страшно он занят.