Александр Андреев - Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

У амбара, на ступеньке, сидел Кузьма Кокуздов, а вокруг него — кладовщик Омутной, конюхи Терентия Рыжова. Они курили, пряча цигарки в кулаки. Увидев Наталью, в ожидании примолкли. Кокуздов отбросил окурок и потер ладонью о ладонь в предвкушении чего-то примечательно-забавного, что должно произойти. Он встал, вынул из кармашка расческу и подул на нее.

Наталья строго и недружелюбно потребовала лошадь.

— Вам каких кровей, простите? — Кокуздов провел расческой по реденьким белесым волосикам на розовом темени. — Орловских, арабских или сойдет просто битюг? На тех, что еще держатся на ногах, возят, пардон, навоз.

Конюхи сдержанно хохотнули. Ноздри Натальи диковато расширились. Кокуздов спросил еще учтивее:

— И вообще, гражданочка, на какой предмет вам лошадка, позвольте вас спросить? Зачем вам в район? Ради прогулки или просить увольнения?

— Не ваше дело, — мрачно бросила Наталья. — Дайте мне лошадь.

— А русский язык вас научили понимать? — Кокуздова предупредительно дернули за пиджак: хватит, мол, подурачился и довольно, сядь; тот отмахнулся. — Знаете такое слово: «нету»? Или оно для вас незнакомо, вам хоть из-под земли вынь да положь?

Наталья закусила губу и с угрозой шагнула к Кокуздову:

— Вы что, скоморох?

— Ах, извиняюсь! — Кокуздов, вспомнив что-то, обрадованно воскликнул: — Есть лошадь! Только для вас! — Он обернулся к конюхам: — Оседлайте Урагана. Пусть дамочка прокатится…

— Не дури, Кузьма…

— Эх, угодим гостье, ребята! — настаивал Кокуздов. — Ну как не услужить такой фартовой бабочке! Пускай прокатится…

Наталья брезгливо отвернулась от Кокуздова: было в нем, в его шутовском кривлянье, что-то омерзительное.

Два парня вывели из конюшни сытого рыжего жеребца. Конь, нетерпеливо перебирая копытами, косил в сторону горячим, возмущенным глазом, по золотистой, с темной полосой спине волнами перекатывалась дрожь: беспокоило седло. Наталья чуть не вскрикнула от невольного восхищения. Конюхи переглянулись с затаенной ухмылкой. Кокуздов подмигнул им: сейчас, мол, она шарахнется.

Наталья бесстрашно подступила к коню и похлопала его по тугой, как бы полированной шее. Ураган ткнулся мордой ей в плечо, дико всхрапнул и в беспокойстве ударил в землю копытом. Наталья ловко и стремительно взлетела в седло. Молодой парень предостерегающе вскрикнул, конюхи и Кокуздов бросились прочь.

Ураган на секунду замер, пораженный дерзостью человека, затем взвился на дыбы, желая сбросить седока. Рухнув на передние ноги, вскинул зад. Опять взвился, один раз, второй, все выше и размашистей, рискуя опрокинуться на спину.

К амбару подлетел Коптильников, крикнул срывающимся голосом:

— Он убьет ее!

Схватив жеребца за узду, Коптильников на некоторое время повис на его морде. Конь круто повернулся и отбросил Коптильникова в сторону, сбил с ног.

Взбешенный жеребец упал на колени, ткнувшись оскаленным храпом в землю, оттолкнулся, вскинул круп, взбрыкивая задними ногами: с шумом срывались с копыт шматки грязи. Седок оставался в седле. Жеребец завертел головой и пронзительно взвизгнул от бессильной злобы.

Наталья хлестала Урагана по шее плетью. Он ошалело метался по площади, стараясь избавиться от обжигающих ударов.

Конюхи, Коптильников и Кокуздов с ужасом следили за этим поединком.

Ураган в последний раз встал на дыбы, затем рванулся и что есть духу прыжками понесся в поле. Вскоре жеребец и всадница скрылись в Козьем овраге.

— Ты очумел! — закричал Коптильников на Кокуздова. — Засудят теперь!

— Откуда я знал, что она сядет на такого черта! Его мужики как чумы боятся. А она бешеная, — оправдывался Кокуздов. Он сел прямо на грязные кочки: от испуга ослабели ноги.

— В погоню надо! — Коптильников в замешательстве бегал по двору.

— На чем? — простонал Кокуздов. — Кто догонит такого зверя? Начал махать верстовыми скачками!..

Минут через сорок к усадьбе подъехала Наталья. Ураган укрощенно помахивал головой и громко фыркал; исхлестанные бока стремительно вздымались, с них обильно стекала пена. Наталья была бледна, глаза дикие, как у человека, только что избежавшего смертельной опасности.

Первым бросился к ней Кокуздов, в радости схватил за колено.

— Жива? Ну, огонь баба!

Наталья, презрительно сощурясь, со всей силой вытянула его плетью по спине. Кокуздов, по-поросячьи взвизгнув, ткнулся носом в грязные кочки.

— Мерзавец! — выругалась Наталья. — Конь никогда не ходил под седлом. Он мог меня убить.

— Ты это что! — Кокуздов был ошеломлен, а еще больше оскорблен. — Ты смотри!.. Ты какое имеешь право? Погоди…

Наталья неторопливо спешилась, ласково похлопала коня по мокрой шее, дала ему кусочек сахару и, не проронив ни слова, ушла домой, усталая и независимая…

С того дня Наталья и Ураган — друзья. И сейчас, пока она гадала Аребину, конь, доверчиво положив ей на плечо морду, замер, чутко пошевеливая ушами.

Коптильников ревниво следил за Натальей. В его влечении к ней таилось что-то безнадежное и изнуряющее. Наталья никогда не улыбалась ему так щедро, как Аребину, не предсказывала будущего. Впрочем, оно, будущее, известно без гаданий: власть председателя уйдет, потянутся томительные дни ожидания новой работы; эта красивая женщина никогда не будет ему близка…

Коптильников покосился на Аребина. Простое лицо приезжего с родинкой на верхней губе и грустными серыми глазами опять вызвало в нем чувство вражды.

— Вы собрались в Теплый Стан, так поезжайте, — сказал Коптильников Наталье и понял, что сказал резко, с излишним раздражением.

— Благодарю за напоминание. — Наталья, усмехаясь, щелкнула плетью по сапожку. — А то я в вашем интересном обществе забыла про все…

Наталья легко села в седло и, немного рисуясь, натянула поводья; жеребец, почувствовав властную руку хозяйки, потанцевал на месте и сразу перешел на крупную рысь. Коптильников с осуждением кивнул вслед ей:

— Циркачка. Наездница…

Аребин промолчал. Что-то неосознанное тревожило его, быть может, неизбежное одиночество: он еще ни разу не расставался с женой. «Что ж, прощай! Как-нибудь до весны проживу и один — без жены», — вспомнились ему грустные строчки Бунина. Она сейчас трясется по замерзшей дороге и, наверное, плачет, отвернувшись от Моти Тужеркина. А сынишка, как птенец из гнезда, выглядывает из телеги. Озяб, наверно. Аребин поежился от холодка, от нежности к сыну… Все-таки хорошо, что они уехали: столько хлопот, огорчений в первые дни на новом месте… С какого боку подступить к этому хозяйству, с чего начать?.. Думать мешала Наталья: перед глазами непрошенно, раздражающе стояло ее лицо, рука с плетью на запястье, слышался поддразнивающий голос: «Начнете пить…» Гм, предсказательница…