Александр Андреев - Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

— Прости меня… — прошептала Наталья, держа на своих коленях его голову. — Я виновата перед тобой и…

— Не говори об этом. — Аребин взглянул на склоненное над ним лицо. — Ты предсказала мне будущее: буду пить, браниться… А вот про эту ночь не сказала…

— Я знала про эту ночь, знала, что она сведет нас. Но не сказала. Трудно тебе?

— Трудное впереди, Наташа.

— Идти бы нам с тобой вместе, Володя…

Предутренняя тишина охватила мир, окольцованный разгорающимися кострами зари. Легчайшее колебание воздуха вызывало шелест колосьев. Бледные рассветные тени все гуще пропитывались розоватыми зоревыми соками.

Наталья встала и незаметным стыдливым движением обдернула платье; заря кинула на щеки алый румянец. Они оба взглянули на примятые ржаные стебли, на кочки пашни и одновременно улыбнулись — не было постели мягче этой.

Уснуть не пришлось: прилег, сомкнул глаза, и тотчас совесть позвала к ответу. Сожаление и раскаяние были не в силах исправить случившегося, они лишь заставили трезво посмотреть на себя. Неизвестный стрелочник — Необходимость — перевел стрелки, и жизнь понеслась другой колеей. Не остановить, не свернуть. И иные спутники появились на новой дороге — одна цель, одни и те же невзгоды… Вспомнились дерзкие стихи, которые читал Ольге, забравшись на ее балкон по старому тополю:

Теперь он, кажется, хотел и благоразумия и благополучия. Но прежнего покоя не вернуть…

Потом Аребин услышал, как Алена Волкова, ревниво охраняя его сон, переругивалась с кем-то, не пускала в дом.

— Ты на меня не напирай! — кричала она воинственно. — Может, для других ты демон, а для меня — петух неощипанный! Так я ощиплю. Выну из печи головешку и кудри твои подпалю, будешь помнить, как старухе угрожать.

— Мы же по делу, — объяснял кто-то ломающимся баском, просительно.

— Какие такие у вас сурьезные дела могут быть? Одна несуразица. Для вас что день, что ночь — одна мера, шатаетесь по селу, поете, голоса от усердия надломились, дребезжат, как чугунки с трещиной.

— Ты, божий мотылек, меня не зли, — пригрозил знакомый Аребину голос. — А то пустим тебя по воздуху — полетаешь…

— Не стращай!

Просительный басок вежливо предложил:

— Тетя Алена, вам, может, воды принести?..

Наступило молчание, затем звякнула дужка о край ведра. Алена заметно смягчилась.

— Сходи уж… Все-таки день не зазря проживешь… Сейчас доложу. — Пройдя в избу, Алена приподняла тюлевый полог над кроватью. — Владимир Николаевич, Ленька Кондаков с приятелями пришел. Ломятся — отбою нет…

— Пусть войдут.

Аребин поднялся с кровати и растворил окошко. Пригоршней ключевой воды плеснулся в лицо пахучий ветер; рассыпались в стороны солнечные брызги. Было рано, свежо.

Ленька Кондаков переступил порог. За его спиной остановились Вася Патешонков и Пандик Лизаров.

— Проходите, ребята.

— Извините меня, Владимир Николаевич, за вчерашнее. — Ленька опустил глаза: каяться было тяжело. — Я не спал всю ночь. Когда вы ушли, Шурка Осокина взялась меня пилить, живого места на мне не оставила. «Несознательный ты элемент, хулиган, а не комсомолец! Говоришь, тракторист, бригадир? Так тебе за это платят! А для людей что ты сделал?» Унижала при всех ребятах. С ней бы схлестнуться, да не мог: права она, Осокина.

— Наговаривает он на себя, Владимир Николаевич, — запротестовал Вася Патешонков. — Так она не пилила.

— Ничего похожего! — Пандик Лизаров удивленно оглядывал Кондакова.

— Раз говорю, значит, так пилила. — Ленька шумно, с хрипом выдохнул: — Ну, вот… До свидания.

Аребин догадывался, каких мучений стоила Леньке эта повинная. Теперь парень с облегчением двинулся к выходу: дешево отделался и нотаций, которые его всегда бесили, не услышал. Но уйти так запросто ему не удалось: в сенях задержала Шура Осокина.

— Извинился. Что еще надо?

— Подумаешь, подвиг какой — извинился! — Шура толкала Леньку назад, в избу. — Человека сняли с работы, оторвали от дома, разлучили с семьей, послали к нам, для нас стараться… Правильно я говорю, Владимир Николаевич? — Аребин кивнул. — К нам, молодежи, он обратился за помощью. А мы что?

— Вот и пришли… — скромно промолвил Пандик Лизаров.

Кондаков замахнулся на него локтем:

— Замолчи.

— Пришли… Сперва накочевряжились, кистенем намахались, а потом пришли…

— Что же мне теперь, на колени встать?.. Встану, если хотите. — Ленька подступил к Аребину. — Прошу меня от должности бригадира отстранить. Молод я еще для такого дела. Поищите другого человека, посолиднее. А я у него поучусь.

— Что ты, Ленька! — испугался Вася Патешонков. Ленькина просьба изумила, даже обидела Шуру: сдался парень.

— Трудностей забоялся, вот и бежишь.

— Ты сама норовишь улизнуть из села, подальше от трудностей, сама с Коляем Фанасовым переписку держишь…

Шура вспыхнула.

— Если бы хотела, так давно бы улизнула.

Аребин улыбнулся. Замечательные ребята стояли перед ним!

— Молодость — пора временная, повзрослеешь, — проговорил он. — Закалка всегда прочнее, когда человек на трудном деле.

— Скажите, что делать.

— Подводи один трактор к прессу.

— Он уже в Козьем овраге.

— Трактору твоя сила не нужна, — сказала Шура. — Завел его, он и стучит.

— Ну? — спросил Ленька, не понимая, чего от него все-таки хотят.

— Человек пятнадцать ребят можешь собрать? — спросил Аребин.

Ленька небрежно оглядел Васю и Пандика.

— Хоть тридцать. Ну?

— Вот и командуй ими. Братья Аршиновы вам покажут, что делать.

— Кирпичики! — весело пропел Вася Патешонков. — Знаем!..

— Сделаем, Владимир Николаевич, не беспокойтесь, — горячо заверил Пандик Лизаров.

Ленька лишь скосил на Пандика глаза, и парнишка сразу съежился, — по всему видно, Ленька не терпел ни замечаний, ни подсказок. Он бросил, уходя:

— Ладно, подумаем.

Аребин отошел к окошку. Как сказать о самом главном, щекотливом: работа не будет оплачиваться. Он окликнул Леньку, когда тот, спрыгнув с крыльца, проходил мимо:

— Ты можешь объяснить ребятам, Леня? Помощь ваша вроде шефской. Бесплатная. Это для первого случая, для начала… Ну, хотя бы первую неделю.

— Проработают и дольше, руки не отвалятся, — сказала Шура. — Хоть пользу колхозу принесут.

Ухватившись за наличник, Ленька просунул голову в избу.

— Пользу, пользу! Только и твердишь об одном. А мы хотим пользу и для себя выгадать. — Ленька кивнул Аребину. — Вчера про клуб говорили… Обещаете?

— Даю слово коммуниста.

— Ладно, — опять сказал Ленька и оттолкнулся от наличника. Вася Патешонков сообщил Аребину по секрету:

— Между прочим, чтобы вы знали, Владимир Николаевич, кистень тот вчера ночью Ленька кинул в колодезь. На дно.