Сергей Гуськов - Пути и перепутья

— Чего ты орешь? Я за папиросой…

Олег притих, протянул пачку «Норда», хотя знал, что я не курю.

— Притащился, — ворчал он. — И так башка трещит, вымотался. А тут еще эта Светка… Я к Зарницыной ее проводил, а Цыпа на улице дежурила, ее поджидала, пришлось зайти. А им, что той, что другой, только души из людей вытягивать! Цыпа, та глазищами ест, без слов понимает. А Светка час битый расспросами донимала — как, мол, смотрю на жизнь, к чему стремлюсь, то да се… Ушел бы, да совесть не позволила. Спасибо ей надо сказать за Володьку. На поправку пошло. Просит, чтобы мы организовали выставку репродукций и лекцию его на заводе: не терпится на людях силы свои проверить. А знаешь, он ведь додиктовал Светлане. И знаешь, что в том рассказе…

Мы посидели с Олегом в палисаднике, я вернулся, снова улегся, но не мог уснуть: все представлял себе тот миг, когда в дверях госпитальной палаты Володька увидел вдруг немца, вскинутый автомат, ударивший смертью в дальний угол и уже заглянувший в его лицо, когда в порыве последних сил, все раздирающей боли, отчаяния, дикого крика Владимир бросился к распахнутому окну…

Заснул я под утро и опоздал бы в редакцию, не разбуди меня мать:

— Васятка… Тебе не пора?

В руках у матери была газета. Я вскочил, удивленный.

— На базаре купила… — объяснила она. — Не знаю, правду или нет бабы толкуют?.. Вроде бы Олег Ковригину за отца своего отомстил. Прямо с грязью смешал. Почитал бы мне…

— Потом… Потом…

Я выхватил у матери газету и поспешил в редакцию. На этот раз все сотрудники были уже там — в комнате Оборотова. Редактор восседал в строгом костюме, при галстуке, словно приготовился к парадному визиту, но был бледен, с восковыми наплывами под глазами.

— Ну как отклики? — сразу атаковал он меня. — Что-нибудь слышал? Пролеткин на заводе?

— Не знаю.

— Зловещее молчание! — Оборотов усмехнулся. — Обычно, если кого критикнем, звонки спозаранку. И начальство спешит мнение высказать. А сегодня все как водой захлебнулись. Ладно, старики! Разбегайтесь кто куда! Нечего без дела торчать в редакции. Сегодня гости могут быть самые неожиданные.

В редакции остались лишь мы с Оборотовым. Каждые полчаса он заглядывал ко мне и справлялся:

— Никто не звонил? Новостей никаких?

Их не было до обеда. Потом Оборотов появился таким загнанным, словно не коридор перешел, а пробежал стометровку.

— Так! Закрутилось! Каретов, заместитель министра, приехал, он у директора завода. Туда и все городское начальство съехалось. Синицын, секретарь горкома, уже оправлялся, почему нет газетчиков. Ты окажи, если спросят, что я где-то уединился и пишу статью. Бери мою машину и дуй! Но обо всем оперативно меня информируй. Тебя Хаперский у директорского подъезда встретит. Езжай! Эх!.. Вот она, судьба журналистская, — расстрел в рассрочку!

Старенький «газик» быстро домчал меня до завода. Хаперский встретил меня перламутровым блеском в прозрачных глазах.

— Сам не поехал? Трусит? Ладно! Авось все по-нашему повернется. Каретов повеселел, как статью прочел. У него с нашим генералом контры. Прохоров его выскочкой считает… Пошли! Пролеткин уже там!

Директорским подъездом, видимо, пользовались реже, чем другими. Перила лестницы не были замаслены, стены сверкали свежей краской. По коридорчику, устланному ковром, мы попали в приемную, где все, вплоть до множества телефонов, тоже поблескивало, отдавало государственной строгостью.

При виде меня секретарша насторожилась, но Аркадий улыбнулся:

— Он со мной, Мария Антоновна. Из газеты.

Директорский кабинет и на этот раз показался мне высоким и просторным, а люди в нем и стол хозяина на возвышении перед окном во всю стену будто уменьшились в размерах. На темных, до блеска отполированных панелях играл свет, сукно на длинном столе заседаний лежало зеленой лужайкой.

Хаперский подвел меня к коренастому плотному человеку в темном френче, тот широко улыбнулся:

— А… Пресса! Закрутили дело — и в кусты? Опаздываете?

Упрека в его тоне не было, и ответа он не потребовал. Я тоже улыбнулся, узнав в крепыше Тимошу — любимца Ивана Сергеевича и всей нашей школы, и отошел к Олегу. Тот строго кивнул мне и подвинулся в сторону, освобождая мне местечко у стены.

В торце стола заседаний тесной кучкой сидело цеховое начальство с поникшим Ковригиным в центре. Хаперского среди них недоставало. Он расположился напротив Олега, у другой стены — видный, вытянувшийся в струнку, с чутким, все на лету засекающим взглядом.

За директорским столом возвышался мой сосед по купе — генерал Прохоров. Перед ним сидели, стояли, прохаживались незнакомые мне солидные люди. В глубоком кожаном кресле тонул еще один генерал — сухопарый, с острым, словно царапающим взглядом, который мимолетна задел и меня.

— Замминистра? — шепнул я Олегу.

Он кивнул и отодвинулся еще дальше.

Я думал, Прохоров не заметил меня. Но он вдруг скосил глаза в мою сторону и вполголоса спросил:

— Что ж ты, Протасов, к нам не зашел? Жена ждала. — И повернулся к приезжему генералу: — Галя-то все тоскует о Толе, а этот молодой человек с ним аэроклуб оканчивал.

— Анатолия Прохорова знал и я, — вместо меня отозвался Олег.

— Да?.. И тоже по аэроклубу?.. — Генерал окинул Олега рассеянным взглядом и тут же выпрямился, вгляделся в глубину кабинета.

— Что, Федя-бредя, съел медведя?! — властно крикнул со своего возвышения Ковригину. — Иди переваривай! Оформляй пока отпуск! А мы подумаем, как с тобой поступить. Мастера тоже свободны, разберемся после. Вам они не нужны, Дмитрий Михеевич?

— Нет, нет! Спасибо! — сухопарый генерал вскинул птичью голову и вновь склонился над какими-то бумагами, разложенными перед ним на полированном столике.

Цеховой комсостав — при этом каждый норовил спрятаться за другого — удалился из кабинета.

Директор окинул тяжелым взглядом всех, кто остался, особенно нас с Олегом: будто засомневался в нашем праве присутствовать на столь высоком собрании, но, ничего не сказав, отвернулся к окну.

— Что ж, Игнатий Дмитриевич, давай теперь начистоту! — оторвался от бумаг замминистра. — Не все козыри, выходит, раскрыл? Вот тут, в его схеме, — он кивнул на Аркадия, — все, как надо, рассчитано. Даже с резервами. — Каретов встал из-за столика, подошел к Хаперскому. — Какой институт окончили?

— Сразу не скажешь, товарищ заместитель министра, — ответил Аркадий, по-девичьи нежно зарозовев лицом и заморгав глазами, — начал в Сибири, окончил здесь.

Прохоров вышел из-за стола.

— Козыри! — грустно усмехнулся он. — Разве мои это козыри? Министерству приспичило, вы и стали добрыми. Новое оборудование даже сулите. Дмитрий Михеич, дорогой! Так-то я в каждом цехе план вдвое увеличу! Только позвольте модернизировать станочный парк. А то собрали здесь за войну черт-те что! Не завод, а музей!