Сергей Гуськов - Пути и перепутья

Но плечи наших парней опустились, как перед трудной контрольной. Конечно, мы знали, что будет война. И песни об этом пели. И в каждой лекции слышали, что порох надо держать сухим. И значки носили как заслуженные боевые ордена: «Готов к труду и обороне», «Ворошиловский стрелок», «Моряк». Каждую неделю в школе были военные занятия, а плюс к ним и военные тревоги, когда мы бегали в противоипритных костюмах и противогазах, тушили «пожары», прятались в бомбоубежище.

На заводе рабочая пятидневка сменилась неделей, а вместо семи часов в день стали работать по восемь. Строем ходили по городу девчонки и парни в черных шинелях — трудовые резервы. В долгий мир с фашизмом не верил никто. И каждый из нас понимал: может, и нам придется взять в руки винтовку. Но чтобы всю жизнь быть военным? Нет, к этому нас не готовили.

Володьке предрекали будущность композитора. Леньку Стецкого ждал театральный институт или цирк. Аркадий Хаперский, державшийся среди нас загадочным Шерлоком Холмсом, готовился в следователи. Сидели в классе кандидаты в инженеры, журналисты, геологи. И не было никого, кто бы избрал военную карьеру.

Потому и молчали.

Тогда Тимоша подступил к нам по-свойски:

— Ну, братцы? Может, кто выскажется? Или вопросы есть?

— Ха! Высказаться! — откликнулся Зажигин. — Это не двоечников обсуждать. Там у нас все активные.

— Зажигин! — директорша взглянула на него свирепо. — Прекратите!

— А что — Зажигин? — Николай по-медвежьи встал, снял очки, отчего его круглое лицо стало рыхлым и расплывчатым. — Я пожалуйста! Сажайте в любой самолет. Летают же у вас вслепую, товарищ майор?

Николай сердито дернул плечом и плюхнулся на место.

Тишина будто хватала за горло.

— Им надо подумать! Поговорить с родителями. Это естественно, — успокоил директрису майор. — Завтра в учительской будет наш представитель. У него желающие могут записаться в аэроклуб.

Все облегченно вздохнули и приготовились вырваться на волю, как вдруг решительно поднялся Олег.

— Я сейчас готов записаться, товарищ майор!

Он сел, а меня, как на другом конце качелей, подбросило вверх.

— Я тоже готов!

Майор просиял:

— Отлично! Еще, кто есть? Нет? Тогда прошу разойтись. А вам, — он кивнул Олегу и мне, — сегодня в семнадцать ноль-ноль надо быть в аэроклубе.

Когда все вышли и только мы с Олегом замешкались, к нам подошла Елизавета Александровна Елагина.

— Скажи, Олег, это горячность? — тихо спросила она.

Олег вспыхнул:

— А надо было иначе?

— Мне жаль, что именно ты…

— Но кому-то нужно?

— Да, нужно. — Елагина вздохнула, направилась к двери, но на полпути обернулась. — Я тебя прошу, Олег… Ты Володьку не… не агитируй. Понимаешь почему? Да? Он тебя слушается.

— Не буду.

Возле учительской нас остановил Тимоша. Склонив круглую, по-прежнему «ежастую» голову, взглянул на Олега сердито:

— Ты что же, брат, так — самочинно? Ладно, с матерью, а она вас с Зойкой двоих поднимает, ты и с горкомом не посоветовался. А ты ведь наш кадр — секретарь комитета…

— Потому и не посоветовался, — буркнул Олег.

— Резонно! — Тимоша улыбнулся. — А все-таки жаль, Олег. Другого секретаря придется искать. Двойную нагрузку тебе не потянуть.

— Наверно.

Олегу, видно, не хотелось больше ни с кем разговаривать. Он потащил меня в сторону от кучки поджидавших ребят и кубарем скатился с лестницы. Но на улице к нам тотчас пристроился Володька.

— Вы что же, наперед знали? Сговорились? — спросил он, подлаживаясь под крупный шаг Олега.

— Какой там сговор?

— Экспромтом? А я?

— Послушай! — Олег остановился. — Дай слово даже не думать об этом. Не твое амплуа.

— Это почему же? — Володька нахмурился. — Я не калека.

— У тебя талант. Ты обязан сберечь его, раскрыть до дна. Понимаешь?

— А ты бездарь, что ли? У тебя всяких талантов полно!

— Значит, ни одного настоящего.

— Ты мыслитель, Олег, организатор. Мать так считает.

— Это не профессия.

— Эх, елки-палки! Но ты же на «гражданке» полезней!

— Может, и да…

— Видишь!

— Но войны-то не миновать! Вон что в Европе творится! И коль уж придется браться за оружие, то лучше за самое грозное…

— А я?

— Володька! Тебя ждет консерватория… Не твои ли слова: «Главное — открыть все свои богатства»? Ты их знаешь: художник, музыкант. Не думай!

— Не обещаю. — Володька сердито зашагал прочь.

Возле будки с квасом нас караулил Зажигин. Он демонстративно попыхивал папироской и, увязавшись за нами, выкидывал в стороны громадные ботинки: на его ногу, по слухам, обувь шили по заказу.

— Вам теперь в самую пору закурить! — насмешливо прищурился он. — Не ожидал такой прыти, признаюсь. Как говорит мой папаша, товар лицом! Чертовски эффектно! Девчонки ревут, оркестры трубят, моторы гудят! — И, заглянув в глаза Олега, он вдруг ехидно спросил: — Допрыгался в активистах? Сам не рад, а отступать некуда?

Олег остановился, схватил Зажигина за грудки — вот-вот ударит.

— Слушай, ты, кузнечик, свободная личность, хозяин сам себе! Если еще посмеешь…

— Ты что? — Зажигин побледнел. — Мордобой?

Олег брезгливо оттолкнул его.

— Сгниешь на корню, скотина. Сожрешь сам себя. Понял?

Он увел меня в глухой переулок, успокоясь, сказал:

— А жаль, что харю ему не набил!

До срока, назначенного майором, мы прошатались по улицам. Олег признался:

— Неожиданно у меня вышло — как кипятку подлили. Гляжу — все скисли. А тут еще Зажигин с издевкой… Ну и встал! Нельзя, чтобы такие торжествовали. А в общем-то, все к лучшему. Мы полетаем, технику изучим. И год проживем интереснее. В школе уже скучновато, Ведь так?

Он увлек меня моментально. Мне казалось, что и я так думал, вскочив вслед за ним на собрании.

— Родителям пока ни гугу, — предложил Олег. — Комиссии будут, перекомиссии. Глядишь, забракуют, а старики зря переволнуются.

Но этот уговор был напрасным. В аэроклуб нас вызвали подписать обращение ко всем десятиклассникам и уже на другой день тиснули его в городской газете.

Чтобы избежать расспросов, мы нарочно заявились к самому звонку. И все же Зажигин успел в честь нас отшлепать толстыми губами:

— Привет асам! Только вашей монополии капут! Хаперский с утра занял очередь в аэроклуб. Бедняга! В газету уже не попадет.

Хорошо, что пришел Дед и с ним, как всегда, явилась тишина. Ее нарушил опоздавший Хаперский.

— Я был в аэроклубе, — объяснил он.

Весь урок Аркадий улыбался нам со своей парты, а в перемену повис на наших плечах.

— Вы мудро решили… В армию по новому закону все равно после школы забреют. А училище, говорят, к вузу приравнено.

У нашего Шерлока Холмса во всем был особый расчет!

Нас дергали из стороны в сторону. Володька Елагин преподнес трубочкой свернутые ноты.