Сергей Малашкин - Девушки

Заря бледнела. По улице, мимо барака, проходили девушки парами, поодиночке и группами, смеясь и громко разговаривая. Ольга не заметила, как подошла к ней Сима.

— Все о Глаше думаешь, Оля?

— И о ней, Сима, и еще кое о ком.

— Неужели Глашу не освободят, будут судить?

— Освободят, Сима.

— И я ведь, Оленька, разок огрела лопатой Аржанова, пусть и меня судят.

Ольга рассмеялась.

— Успокойся, Симочка, Долгунов не даст нас в обиду. А с хулиганами и впредь будем так поступать.

Группа девушек с веселым визгом ворвалась в барак и бросилась к Ольге. Не успела та и опомниться, как Глаша закрыла руками ей глаза, а другие девушки хором закричали:

— Наша взяла!

— Пятьсот пятьдесят дадим! Пятьдесят за лейтенанта Павлова!

— Девушки, зачислим его в бригаду Ольги!

— Точно, зачислим!

— Да вы с ума сошли! — покраснев, воскликнула Ольга. — Не хочу Павлова…

— А мы хотим!

— Это ты, Даша?

— Не угадала, не угадала!

— Да кто же это? Катя?

— Катя? Узнала!

Смех, визг, хохот.

— Не угадала! Не угадала!

— Эх, Оленька! — укоризненно произнесла Глаша. — Неужели сердце ничего не подсказывает?

— Подождите, — вздохнула Ольга. — Подумаю. Глаша?

— Я, Оленька! — Глаша опустила руки на плечи Ольги, запрокинула ее голову и поцеловала.

— Как я рада! — вскочила Ольга. — Отпустили?

— Как видишь, — рассмеялась Глаша. — Вызвал меня какой-то начальник в военной форме с двумя просветами и одной звездочкой на погонах, красивый такой, с усами и очень сердитый на вид…

— Майор, — пояснила Сима Свешникова.

— «Ну, красавица, — обратился он ко мне, — лопатами будете драться, а?» Я молчу, а про себя, девоньки, думаю: «Хулиганам спуску не дам». — «Что же молчите? Говорите!» Тут я взглянула ему в глаза, сказала: «Что хотите, товарищ военный, делайте со мной, а я хулиганов всегда буду бить». Военный покрутил ус, нахмурился и сказал: «Бить? Это нехорошо!» Я молчу, и военный замолчал. «Эх, думаю, попала!» — «Товарищ военный, как же нам, девушкам, быть-то, когда хулиган поганит скверными словами, а заступиться за нас некому, все мужчины на войне?» — набравшись смелости, спросила я. Военный засмеялся. «Да, красавица, рыцарей у нас маловато. Да и долго их не будет. Ну ладно уж, идите и в обиду себя не давайте!» Я поблагодарила его и вышла. В коридоре встретил меня высокий молодой офицер, много красивее того, усатого, подал вот это письмо и сказал: «Пожалуйста, товарищ Волкова, передайте письмо лично в руки Ольги Тарутиной». — «Не сомневайтесь, товарищ офицер, — ответила я, — в другие ручки оно никак не попадет». Держи, Оленька, письмо от лейтенанта Павлова! — И Глаша сунула синий конверт в руки Ольги.

Тарутина, покраснев еще больше, спрятала письмо в карман блузки.

— Не прячь, а прочти, — сказала Глаша. — Мы мешать не будем. Да и время уже позднее. Эй, девушки, давайте спать, завтра трудный день!

Глаша улыбнулась Ольге и прошла к своей койке.

Разошлись и остальные подруги. Ольга разделась, легла и задумалась, позабыв про письмо.

Полоска зари догорела. Свежий, теплый, как парное молоко, воздух вливался в окно.

Пришли девушки из клуба, разделись и стали укладываться спать.

«А письмо-то, — вспомнила Ольга и, надорвав конверт, вынула из него листок.

«Дорогая Ольга…» — только и успела она прочесть. Одна из девушек погасила электричество, и густая тьма приятным бархатом накрыла ее. Ольга вздрогнула, хотела было сказать, чтобы зажгли на несколько минут свет, но воздержалась, спрятала письмо под подушку.

«Утром прочту», — решила она и, стараясь ни о чем не думать, быстро заснула.

Соня и Аржанов работали в ночной смене. Когда они вышли из поселка, на западе догорала полоска зари, и тихо пели соловьи.

— Соловушки последние песни допевают, — сказал Аржанов.

— Почему? — спросила машинально Соня, шагая впереди него.

— Как почему? Любовь кончается у них. Отлюбят и петь перестают до будущей весны, — пояснил Аржанов. — Это люди могут петь о любви долго, до старости, пока не поседеют их головы.

Соня улыбнулась и ничего не ответила.

Впереди темнела бригада разливальщиц во главе со Свиридовым. Зажигались звезды в синеве, жидкий, как кисея, туман поднимался от земли. Издалека долетали картавые крики перепелов. Ветерок доносил медовый запах цветов. Поселок остался далеко позади и затерялся в темноте. Разливальщицы подошли к трубам, поднялись на них и зашагали цепочкой. В тишине стали звонко постукивать подковки бахил по железным трубам. Аржанов поравнялся с Соней и пошел рядом с нею. Соня шла с опущенными глазами, как бы не замечая его. Он положил руку ей на плечо. Она не сбросила его руки, а только слегка вздрогнула, почувствовала, как сердце затрепетало. Соня много передумала за эти дни об Аржанове, внимательно наблюдала за ним. Чувствуя его сильную руку на своем плече, Соня замедлила шаги и вдруг ощутила такую томительную слабость, что у нее закружилась голова. Аржанов остановился, обнял Соню, запрокинул ее лицо и стал покрывать поцелуями глаза, щеки и лоб. Соня не вырывалась из его объятий.

— Сонечка, зоренька моя ясная, как я истосковался! Давай сядем. Я расскажу тебе, как люблю…

— Так рассказывай, — тихо попросила Соня. Она спрыгнула с трубы и опустилась на землю. Аржанов сел возле, прижался к ней. — Ну, говори!

Перед нею все сияло прозрачно-синим светом, а с неба с легким звоном сыпались звезды, и падали, падали на нее… Ей казалось, что звезды засыплют ее и она не выберется из них. Соня закрыла глаза и, чувствуя на своем лице горячие губы Феди, покорно отдалась его силе…

Когда она пришла в себя и открыла глаза, Аржанов стоял в нескольких шагах от нее. Она быстро поднялась. Он подошел к ней и, подавая ей спецовку, сказал:

— Надевай скорее! Идем!

— Нехорошо говоришь! Не надо так грубо!.. — крикнула Соня, и слезы побежали по щекам.

Поднявшись на трубы, они быстро зашагали по ним и скоро нагнали бригаду Свиридова. Фрося пристально взглянула на Соню и, заметив ее смущение, вздохнула и отвернулась. Соня почувствовала, что Фрося догадалась о случившемся, и поспешила отойти в сторону.

Из-за леса показался желтый край месяца. Его нежный свет, как пыльца, засверкал над полянами. Соня работала одна. Аржанов не подходил к ней, он вертелся около разливальщиц и подошел только тогда, когда была залита гидромассой вторая карта.

— Скучаешь? — спросил Аржанов, стараясь не смотреть на нее.

— У Барсукова бровки высокие, и гидромасса не прорывает их, — отозвалась Соня и тяжело вздохнула.

Гидромасса бурлила на карте. В ней искрился лунный свет, отражались звезды. Над канавами плыл жидкий туман, закрывая бегущую в них черную воду. Легкое бульканье и шипение слышалось в тишине.