Сергей Малашкин - Девушки

— Разве это не так?

— Ложь! Неправда! — воскликнул Казенов. — Человек страдает малярией, а сплетники трубят, что он… А ваша газета…

— Она и ваша, — заметил мягко Гуманевский.

— Конечно, конечно! — поправился инженер. — Вот это-то и обидно, что наша газета и…

— …и? — спросил редактор, грустно улыбаясь.

— …помещает непроверенный материал, порочит специалистов. Словом, простите, печатаете сплетни… Да-да!

— Ошибаетесь, — возразил редактор и провел ладонью по черным волосам. — Мы не строим газету на сплетнях, как вы говорите. Марья Ивановна, дайте папку с материалами о Волдырине.

Сотрудница подала папку. Редактор открыл ее и стал рассказывать о порядках на волдыринском поле в первые месяцы сезона, о безобразном пьянстве Волдырина, о его бесчинствах над торфяницами и распутстве. Потом протянул папку Казенову.

— Познакомьтесь сами с материалом. — И он, взяв карандаш, стал редактировать-статью.

Казенов молча открыл папку, уставился недоверчивым взглядом в первую корреспонденцию: «Сотни тонн торфа — под угрозой».

«В газете «Все для фронта!» уже не раз писалось, что на поле Волдырина идет плохой подбор торфа во время штабелевок…»

«Ну, это, пожалуй, правильно. Сегодня сам видел, когда проезжал мимо его поля, — откидывая корреспонденцию налево, подумал Казенов. — А это что? Прочтем».

«Бригада Грибковой загоняет в штабеля пеньки, мешает сухой торф с сырым и допускает явные нарушения технических условий. На картах волдыринского поля осталось 15 процентов сухого торфа. Знают ли об этом начальник поля Волдырин и его техники?»

Инженер отбросил еще несколько писем торфяниц. «Это все о штабелевке», — подумал он и стал просматривать корреспонденцию под заголовком «Гибнет торф на поле Волдырина».

«Более 7000 тонн торфа лежит с повышенной влажностью. Чтобы сделать торф товарным, нужна срочная просушка штабелей. Начальник поля Волдырин не думает об этом».

Казенов поморщился и решил: «Надо проверить. Не может этого быть. Волдырин опытный торфяник, не допустит!»

Перевернув страницы, стал читать дальше:

«У Волдырина все техники — бездельники. Впрочем, не надо удивляться этому. К его техникам вполне применима пословица: «Каков поп, таков и приход».

«А это что? — подумал Казенов, морща лоб. — Размокший начальник». Фу! Какой отвратительный заголовок! Тут уж наверняка какая-нибудь гадость о Глебовиче».

Он вздохнул и с раздражением заглянул в конец статьи:

«Поле размокло, почва как губка. Канавы полны воды, непроточны. Погода стоит отличная, но она плохо помогает волдыринскому полю. Поле грязно по вине Волдырина, мокро, как и ее начальник. Правда, поле — от засорения канав, а ею начальник Волдырин — от «московской горькой».

Казенов дернул левым плечом и, вспомнив свое падение в застоявшуюся воду картовой канавы, нахмурился. Он сердито отложил вырезку и стал читать очередную:

«Почему отстает поле Волдырина? Две причины. Начальник поля почти всегда пьян. Это первая причина. Вторая причина — это то, что начальник приходит на поле или в обед или после обеда, перед закатом солнышка, чтобы было нежарко поспать в кустарнике у канав».

Инженер засопел носом и, захватив в него пропитанного табаком воздуха, громко чихнул. «Фу! Какая клевета на человека! А может, и нет? От малярии ли он сегодня валялся в кустах? А вдруг он и Протасова морочили мне голову малярией да свиной тушенкой? Нет, нет! Как это можно! Все это, конечно, самая отвратительная клевета на больного человека!»

Инженер со злобой, не читая, перевернул еще две-три корреспонденции и остановился на следующей, с крупным заголовком «Гибнет торф».

«Безобразно содержится осушительная сеть на поле Волдырина. Канавы № 13 и 14 засорены до краев. Канавы № 6, 8, 9, 11, 12, 17, и 20 залиты гидромассой и заросли кустарником. Пятая валовая канава тоже полна гидромассы. В таком состоянии почти вся осушительная часть участка. Вода в валовых и картовых канавах стоит на уровне поля. Может ли гидромасса просыхать на таком поле? Зато начальник поля Волдырин прохлаждается в зарослях канав».

Казенов вздохнул, захлопнул папку и подал ее Гуманевскому.

— Познакомились? Нет, прочтите и остальные! — настаивал редактор. — Прочтите и убедитесь. Все эти корреспонденции проверены. Без проверки мы не пускаем их в печать. Это так, товарищ Казенов!

— Я познакомился со многим. Некоторые обвинения, конечно, основательны, но многое преувеличено, раздуто, искажено. Я сам был сегодня на поле Волдырина…

— И нашли его на бровке в кустиках, — вставил спокойно, без улыбки, Гуманевский.

— Откуда вы знаете? — покраснев, вскинулся Казенов. — Да, он лежит в этих кустиках по причине болезни.

Сотрудники улыбнулись. Казенов, поймав их насмешливые взгляды, смутился и подумал: «В редакции, быть может, знают, как грохнулся я в картовую канаву?» Собирая морщины на лбу, он сухо проговорил:

— Жаль, что вы, товарищ Гуманевский, придаете столь серьезное значение всем этим корреспонденциям. На их основании у вас создалось неправильное представление о работе Волдырина. — Он вздохнул и развел руками. — Думаю, что мое мнение не должно сбрасываться со счетов.

— Безусловно! — ответил Гуманевский. — Безусловно! — повторил он с оттенком грусти в голосе. — Но мы не согласны с вами в оценке писем, с которыми вы только что познакомились. Опровергните их, и мы с удовольствием изменим свое мнение о Волдырине.

— Я подхожу к специалистам, подчиненным мне, по-деловому! Я требую прежде всего выполнения плана! — встав, резко и обиженно воскликнул Казенов. — Вы же своими статьями, порочащими специалистов, мешаете…

— Мешаем? Нет, мы помогаем вам в этом, товарищ Казенов, — мягко возразил Гуманевский. — Вы знаете, что есть и другие задачи у начальников поля. Они состоят в том, чтобы воспитывать людей на производстве. У Волдырина тысячи девушек. Ну, мы уж не требуем у Волдырина воспитательной работы — чего с него взять! А вот за срыв выполнения плана будем бить крепко. Вам известно, как обстоят дела в этом отношении на поле Волдырина?

— Известно, известно! Все мне известно! Но я все же не согласен с вами. Петра Глебовича так же, как и торфяниц, надо воспитывать, а вы глушите оглоблей его так, что руки у него опускаются.

Поблескивая сердитыми глазами, он кивнул головой редактору и быстро вышел.

Шагая по улице, главный инженер уже сожалел, что зашел к Гуманевскому и так долго говорил с ним о Волдырине.

«Мое мнение ничего не стоит для редакции. Черт знает что! Вот тут и работай, старайся! — обиженно думал Казенов. — Завтра этот Гуманевский может осрамить и меня в своей газетенке. Мальчишка!»