Ефим Терешенков - Женя Журавина

— Что не будет вопросов?

— Как не будет? Вопросы будут, — сказал Юрков. — Вот такой, скажем, вопрос: значит, земельку можно и не пахать, выходить в поле вместе с коровками и пастись? А тыкву побоку, картошку долой? Так или не так?

Колхозники дружно рассмеялись.

— Вы шутник, дедушка. Ну зачем же так? Картошка картошкой...

— И такой еще вопрос: вот ты, сынок, когда приехал к нам, пошел не на лужок за травкой, а в правление за сметанкой; это как же понимать надо?

— У меня вопрос: вы знаете сказку, как солдат из топора суп варил?

— У меня вопрос: сколько вам приходится на трудодень? С командировочными?

В этот вечер наука слегка пострадала, и не потому, что она плохая наука, а потому, что попала в плохие руки. Однако доклад принес несомненную пользу: люди потом долго смеялись, а лодырей грозили отослать на дикоросы, но без мучицы, сметаны и специй.

Когда стали собирать урожай, в колхоз потянулись одни с туесами, другие с бидонами, третьи с мешками. И всякому казалось, что он имеет право купить непосредственно в. колхозе, но Кулькова уже не было, и многие возвращались ни с чем.

— Не могу... Надо рассчитаться с государством, ему нужно для фронта, а мы тут как-нибудь обойдемся, — отвечала Юркова. — Слыхали: вce для фронта, все для победы? Я своим отказываю, кто работает. Зайдите взглянуть, что у колхозников на столе...

И проныры уезжали ни с чем. А работали колхозники, вернее колхозницы, с предельным напряжением и довольствовались самым малым. Хлеба многие не видели по неделям: хлеб заменяли картошка и кукуруза. Клочки земли, приусадебные участки, на которых работали урывками рано утром и поздно вечером, кормили и одевали. И не колхоз помогал населению, а население — колхозу. Еще тяжелее было положение учителей, если не считать таких, как Миляга. Многие обносились, «опростились», и ни по внешнему виду, ни по образу жизни не отличались от колхозников.

Женя Журавина не была исключением: загорела и огрубела и, казалось, совсем забыла, что она учительница. Она была солдатом на трудовом фронте и, можно сказать, на передней линии. Это был маленький человек из числа тех, совокупными усилиями которых делались большие дела. Для нее лозунг — «всё для победы» — был заполнен делами до отказа. Она сама, а не только ученики, писала письма на фронт, шила кисеты, вышивала платочки, вязала перчатки, упаковывала посылки, собирала деньги и облигации в фонд обороны и, самое главное, с утра до вечера работала в колхозе, воодушевляла учеников, а сводки о положении на фронтах и каждое слово партии доносила до каждой избы, до каждой души. Собственно, сила партии, ее влияние на население осуществлялось такими, как Женя Журавина. Таких, как она, в то время было множество — в каждой школе, в любом коллективе. В то время, как где-то далеко на западе, в стане врага, планировались убийства, уничтожение на советской земле всего живого, — здесь Женя и ей подобные стояли за жизнь. Там корчилась злоба, а здесь расцветала любовь ко всему живому...

Особый характер носили теперь и уроки в школе. Многие начинались коротеньким рассказом о положении на фронтах и в стране, о воинской и трудовой доблести советских людей и заканчивались словами-формулой: «Наше дело правое — победа будет за нами».

Лишь немногие продолжали «ковать» собственное благополучие, но и сами они, и это благополучие были ничтожны по сравнению с тем подлинно великим, что делалось в стране. Время разделило людей на два неравных лагеря: в одном были подлинные богатыри, люди высокой чести, мужества и бескорыстия; в другом, маленьком, — пигмеи по мысли и чувствам, трусливые корыстолюбцы, мыши в амбаре. К таким принадлежали бывший директер школы Миляга и заведующий роно Ложкачев.

— Ну как вы тут живете? — спрашивал Ложкачев дружка при посещении школы.

— Плохо живем. Ты это должен знать... Во-первых, зарабатываю почти на полтысячи меньше, а во-вторых, эта пигалица — Журавина! Она мне, вот где сидит... В печенку въелась...

— Сам виноват. Зарылся в свое хозяйство, как жук в навоз. Или эта торговля на рынке! Директор школы в мясника превратился! Позор!..

— Ну, знаешь, не тебе читать нотации. Кое-что и тебе перепадало.

— Ты это брось! Меня не вмешивай! А помочь тебе не могу. Про Журавину идет хорошая молва, хорошо работает. Этого у нее не отнимешь... Кандидат партии.

— Вот на этом ты и сыграй...

— А как?

— Возьми ее в аппарат. Заведующей педкабинетом.

— А ведь это идея! Ну и жук ты, Миляга! На это и райком пойдет. Должность эту я никак не могу укомплектовать. Партийная — куда ей деваться? Идея!

— Тамара Павловна! — обратился Миляга к жене. — Сообрази нам чего-нибудь погорячее...

Когда Ложкачев пришел в школу, были уже сумерки. Настроение у него было приподнятое и явно наступательное.

Женя проводила собрание школьников, работавших в колхозе. Заведующий роно зашел в класс и примостился возле двери.

— Ребята, колхоз определил нам плату за труд: две тонны картофеля, двести килограммов меду, куль сои, фасоль, тысячу рублей. Вынес благодарность. Выбирайте председателя, обсудим, как распределить. Сами заработали — сами распределяйте. Я только одно скажу: работали хорошо! Мы помогли колхозу, колхоз помог армии, армия погнала врага. Слыхали: наши войска перешли в наступление?.. Кого выберем председателем?

— Гурьянова.

— Правильно! У него трудодней больше всех. Гурьянов, веди собрание.

Гурьянов, конфузясь, занял место председателя.

— Пусть выбирают секретаря, — подсказала учительница.

— Ребята, секретаря выбирайте...

Секретарем выбрали Милу Шестакову.

— А теперь пусть высказываются, как распределять урожай, — помогала Женя.

— Ребята, высказывайтесь, как будем распределять...

Ученики не знали, с чего начать, и Женя вмешалась снова:

— Можно, ребята, все пустить на горячие завтраки, можно распределить по трудодням, все отдать на оборону, раздать детям фронтовиков. Вот вы и решайте, как будет лучше. Доказывайте, почему лучше сделать так, а не иначе.

— Ну, ребята, высказывайтесь...

— На оборону!

— Мед — танкистам.

— Танкистам и летчикам...

— А что, артиллерия не воюет?..

— А пехота?! Пехота — самое главное! Если она не пройдет, местность не завоевана. И потом — пехоте трудней.

— Я скажу, — подняла руку живая, энергичная девочка, ученица седьмого класса.

— Ну, выступай, — согласился председатель.

— Ребята, нам предлагают плату. Но разве мы работали за плату? Разве солдаты воюют за плату? Они стоят за Родину. Мы тоже служили Родине. Я думаю так: половину в фонд обороны, другую — семьям фронтовиков... Да, забыла!.. Еще надо Евгении Михайловне. Она работала больше всех, и у нее нет своего огорода.