Лидия Компус - Два семестра

Средоточие личности? При всех обстоятельствах останусь Фаиной Костровой, никогда не откажусь от своей работы, пройду через все сомнения и неудачи, даже если...

— Ксения, мне никто не звонил, когда меня дома не было?

— Никто. А должны были позвонить?

— Да... с кафедры.

— Насчет дипломной?

— Да! — вызывающе ответила Фаина, вдруг пожелав утвердить что-то, не имеющее веса. — Да. Гатеев должен позвонить.

— Мгм...

Томительное молчание. Ну, к чему она выболтала Ксении, что ждет звонка, — теперь ждать будет еще труднее. Теперь Ксения мешает ждать. Радио мешает ждать, песенка Ива Монтана мешает ждать, дым мешает ждать — полным-полно дыму в комнате...

Ксения взялась за работу — сейчас станет немножко вольнее... Фаина открыла окно, столбы дыма закачались и потянулись вон.

— Ксения! Радио выключить?

— Пжалста... Знаешь, Фаинка, до чего писатели дошли? Правда, пока не у нас, но, пожалуй, и наши подхватят. Представь себе: автор прилагает к своему же роману «диспозицию» и там объясняет, в какой последовательности идут события в его спутанном и перепутанном произведении! А? Что же это — он нарочно путал эпизоды? Сидел и придумывал, как бы намутить помутнее? А потом был вынужден сам себя пояснять... Нарочитость, рассудочность — это наверняка. По-моему, и фальшь какая-то!..

— Писатели многое делают нарочно. Даже если берут тон бесхитростного рассказчика... А кстати говоря, ты сама разве не стараешься путать?

Ксения вспыхнула.

— Только шутя! — воскликнула она. — Только из озорства!.. Да и какой я писатель, этим словом швыряться не надо!

Опять тихо. Можно бы пойти прогуляться, бывают нечаянные встречи. Есть даже улица, где на углу прибита невидимая табличка: «Улица Нечаянных Встреч». По одной стороне растут березы; дома маленькие, с садами. Заборы, калитки, щербатый тротуар... Идет

Алексей Павлович. Он говорит ей: «Фаина, теперь исчезло все, что мешало мне открыться...»

Дудки, совсем не то он говорит. Он говорит: «В вашей дипломной мало чувствуется дыхание современности. Где же новое в быту?..» Вот это другое дело, такая мечта может сбыться.

Ужинали. Есть не хочется, а надо глотать. Ксения пустилась в разговоры, надо отвечать. Вечер. Алексей Павлович уже не на кафедре, а дома, и не помнит уже о какой-то дипломантке, которой он обещал позвонить...

Читать не хочется. Опять разложить по столу черновики?.. Вот такую частушку можно добавить, если он хочет. Это не подделка...

Вертолет сидит на кочке,

Гуси удивляются,

Мой миленок, что теленок,

В сторону бросается!

Беда! Без миленка ни шагу, девушки сочиняют... Но правда истинная: бывало, Емельяниха опрометью бежит телку отогнать, чтоб не зашибло грехом.

Карандашные пометки Алексея Павловича на полях — здесь и здесь. И еще одна драгоценность, не имеющая веса, — старинная заставка, нарисованная пером. Нарисовал в рассеянности над веселой частушкой:

Слава богу, понемногу

Стал я разживаться:

Продал дом, купил ворота,

Буду запираться...

Половина одиннадцатого. Конечно, больше ждать нечего, можно ложиться спать... Господи, еще и Ксения поглядывает сочувственно!

Ксения вынула из тумбочки новую пачку папирос, взяла спички и вышла. Фаина, полураздетая, села на край кровати, радуясь хоть недолгому одиночеству. Но Ксения вернулась минут через десять, с недокуренной папиросой и с улыбкой, предвещающей критико-литературный разговор. Пошевелив свои рукописи, она прочла вслух:

«Изголодавшийся фон Зоммер, который только что прибыл из-за границы, где он проводил время в приключениях, катил в направлении имения, брюхо набитое едой бобыля, в то время как маленькая Луиза рыдала и ходила с головой набок».

На сонную Фаину напал вдруг смех.

— Ну что это такое, Ксения! Это же невозможно... — хохотала она, залезая под одеяло. — Прочитай-ка еще раз!..

— Это художественный перевод, — сказала Ксения. — Я когда-то сделала выписку, пораженная красотой стиля. Подумай только: «Изголодавшийся фон Зоммер...»

Фаина внезапно перестала смеяться, прислушалась. За дверью кто-то шагал, лениво приближаясь.

— Комендант, — задумчиво проговорила Ксения.

В двери, приоткрывшейся без стука, действительно показалось недовольное лицо коменданта.

— Кострову к телефону, — прохрипел он.

Торопясь, путаясь в рукавах, Фаина накинула пальто и побежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

Взяла трубку.

— Это вы, Фаина?

Она ответила, неслышно переведя дыхание:

— Да, Алексей Павлович.

— Это вы мне звонили?

— Нет! — быстро, удивленно сказала Фаина.

— Гм... Мне показалось, будто ваш голос. Я собирался позвонить завтра, но если уж так случилось... Вы слышите меня, Фаина?

— Слышу...

Приковылял комендант. Какой симпатичный, хоть и рыжие усы и красный нос...

— Вашу работу я отдал перепечатать. У вас почерк четкий, но так рецензенту будет еще удобнее читать...

Комендант сел к столу, локоть положил вплотную к телефону.

— Я слушаю, Алексей Павлович. Большое спасибо...

— Вот что, Фаина... Я хотел бы с вами поговорить... Не о работе...

Фаина замерла в ожидании, но голос Гатеева странно переломился, замолк, и она услышала только конец фразы:

— ...приходится отложить. Но рано или поздно мы все-таки поговорим. Спокойной ночи, Фаина...

— Спокойной ночи...

Фаина вернулась в комнату, сознавая только одно: никогда в жизни она не была такой счастливой...

Ксения раздевалась. Глаза у нее блеснули, как у кошки, и вид был смиренный — тоже, как у кошки.

— Ты звонила Гатееву? — спросила Фаина.

— Звонила, звонила, звонила...

— Скажи: что ты ему наплела?

— Не все ли равно, не все ли равно...

— Я тебя очень прошу, — сказала Фаина. — Скажи точно, что ты ему говорила!

— Я позвонила. Он сразу откликнулся — значит, сидел у телефона. Я спросила тоненьким голоском: «Это вы, Алексей Павлович?» А потом замолчала. Послушала, как он дует в трубку и добивается ответа. А потом положила трубку.

— Это правда?

— Фаина! — важно произнесла Ксения. — Ты должна бы знать, что я никогда не лгу — я творю.

— А сейчас ты не выдумываешь и не творишь?

— Конечно, нет. Ведь цель достигнута: лицо у тебя сияет огнями неона.

— Но если я тебя попрошу, Ксения, если я очень серьезно попрошу — не вмешивайся больше. Мне страшно, не надо больше!..

— Ну, ладно, ладно, успокойся! Не буду...

— Мне страшно, Ксения... Я очень прошу!

— О боги! Сказала — не буду... Ведь я сейчас ничего плохого не сделала, правда? Я никогда ничего плохого не хочу, но как только вижу, что кончик нитки торчит откуда-нибудь, никак не могу удержаться, чтоб не дернуть. А сейчас ничего плохого нет, правда?

— Сейчас нет... Но ты не боишься, когда дергаешь, что может случиться и другое, что там где-то разорвется чье-то сердце?..